Здесь, конечно, совершенно особое место занимала иудейская религия. Ревнителям иудейства удалось отстоять свои интересы перед лицом римских властей, и это оказалось возможно по двум причинам: во-первых, иудейская религия с успехом доказывала свою большую древность (а римляне были большими почитателями древности, древность религии как бы автоматически оправдывала ее право на существование), кроме того, апологеты иудейства могли очень легко доказать, что иудейство – это национальная религия, т.е. религия целого народа, а каждый народ в пределах империи имел право на свою собственную религию, даже если она сильно отличалась, как иудейство, от всяких других языческих религий. Понятно, что ни одного из этих двух преимуществ не было у христианства. Христианство воспринималось как новая религия, поскольку оно и было религией Нового Завета. Христианство очень рано вышло за пределы иудейства, уже со времен императора Нерона оно никоим образом не могло восприниматься как своего рода иудейская секта; христианство находило последователей среди всех народов, т.е. подтачивало основы тех религий, которые существовали в Римской империи. Кроме того, нужно учитывать еще и следующее. Когда Рим, римское государство переродилось в империю, эта новая монархическая государственность получила санкцию языческой религии в виде обожествления императоров. Сначала императоры обожествлялись посмертно, потом их стали и при жизни почитать как существа божественные, и каждый лояльный гражданин был обязан участвовать в поклонении этим царственным божествам. Отказ в поклонении был равносилен отказу в лояльности. Здесь делалось исключение для иудеев (я уже объяснял, почему им это было позволено), и в то же время власти очень строго следи за тем, чтобы иудейство оставалось чисто национальной религией, чтобы эта привилегия ни на кого больше не распространялась. Христианами становились бывшие язычники, которые еще вчера почитали богов и возносили почести государственному культу, но затем принимали веру Христову и переставали посещать языческие капища, и это рассматривалось как большая политическая опасность.

Надо сказать, что римские власти расправлялись не только с христианами, но и с представителями других тайных религиозных обществ. Существовала целая категория запрещенных религиозных союзов. Однажды в Риме обнаружили тайное общество почитателей Вакха – бога вина, и все 7000 членов этого общества были казнены. Здесь римские власти действовали прежде всего из соображений государственной целесообразности. Не нужно преувеличивать их религиозный идеализм, хотя, в общем, историки отмечают, что в некоторых случаях императоры, настроенные более идеально, оказывались и более жестокими гонителями христианства, чем императоры-прагматики. Вот, один документ из истории раннего христианства. Это переписка императора Траяна с Плинием младшим. Плиний был назначен наместником в Вифинии, в северо-западной части Малой Азии, и в этой части империи оказалось очень много христиан, причем их положение к этому времени (к началу II века) не было определено ни какими законами, и потому этот важный чиновник часто оказывался в недоумении. Он шлет своему другу императору запрос о том, как ему нужно поступать в изложенном случае. Письмо Плиния Траяну:

"Я никогда не знаю, что именно и в какой степени подлежит суду, наказанию и является предметом расследования. Я находился в немалом затруднении, придавать ли какое-то значение различию возрастов или же несовершеннолетние не должны быть отличаемы от взрослых; давать ли за раскаяние прощение, или тому, кто был христианином, и отречение не приносит пользы; подвергать ли христиан казни за самое имя, помимо каких-либо преступлений, или же за преступления, стоящие в связи с именем? Я, между тем, поступал следующим образом с теми, о ком мне доносили как о христианах. Я допрашивал их – христиане ли они? Когда они сознавались, я спрашивал их во второй и в третий раз, угрожая казнью; тех, которые упорствовали, приказывал отводить на смертную казнь, ибо я не сомневался, что каково бы ни было то, в чем они сознались, во всяком случае их упорство и непреодолимая нераскаянность заслуживают казни. Других подобных же безумцев, если они были римские граждане, я предназначил к отсылке в Рим. Как только началось дело, как это бывает обыкновенно, обвинение приняло сложные и разнообразные виды. Подан был анонимный донос, и в нем перечислены имена многих, которые заявили, что они не христиане и никогда не были христианами. Когда они вслед за мной обратились с воззванием к богам, воздали поклонение твоему изображению, которое я для этой цели приказал принести со статуями богов, через воскурение фимиама и возлияния вина, и когда, сверх того, произнесли злословия на Христа, – действительно, говорят, христиан нельзя принудить ни к одному из этих действий, – я нашел возможным отпустить их. Другие, поименованные в списке, признались, что были прежде христианами, но теперь уже не принадлежат им, один перестал быть христианином за три года перед тем, другие несколько раньше, некоторые лет двадцать тому назад. Все они почтили твое изображение и статуи богов и злословили Христа. По их словам, вся вина их, или заблуждение, состояло в том, что они сходились в известные дни рано утром вместе и пели песни Христу как Богу. Клятвенно они обязывались не на преступление какое-либо, но к тому, чтобы не красть, не грабить, не прелюбодействовать, быть честными, возвращать вверенные залоги. После этого они расходились и собирались снова для вкушения пищи, обычной, однако, и невинной. Впрочем, и это перестали делать, когда я своим эдиктом, согласно твоему повелению, запретил это. Ввиду этого, я счел тем более необходимым допросить под пыткою двух служанок, которые назывались служительницами, чтобы узнать, что здесь есть истинного, но я не нашел здесь ничего, кроме суеверия, грубого и безмерного. Поэтому, отложив дальнейшее разбирательство, я обратился к тебе за советом. Дело мне кажется заслуживающим внимания, особенно ввиду большого количества замешанных в нем. Множество людей всякого рода, положения – и мужчин, и женщин – вовлечены в опасность, будут и потом подвергаться ей. Зараза этого суеверия распространилась не только по городам, но и по селам и деревням, хотя, кажется, можно остановить ее и поправить дело. По крайней мере, известно теперь, что опустевшие было храмы начали опять привлекать поклонников, прекратившиеся на долгое время жертвоприношения – возобновились, и стал находить сбыт корм для жертвенных животных, имевший доселе весьма немногих покупателей. Отсюда легко можно заключить, какое множество людей может быть приведено к порядку, если дать место раскаянию".

Желая, как истинный чиновник, преувеличить свои заслуги, автор вместе с тем свидетельствует, что христианство получило чрезвычайно большое распространение в провинции, которая была ему вверена. Действительно, и из других источников мы тоже знаем, что Малая Азия была христианизирована, пожалуй, больше других областей империи; примерно в таком же благоприятном положении был Египет. Интересно также посмотреть, что отвечает Плинию император: "При разборе дел на тех, о которых было донесено, как о христианах, ты поступил как должно. В этом случае и невозможно установить общее определенное правило. Разыскивать их не следует, но если выступают с доносом и обвинениями против них, нужно казнить их. Однако, если кто не признает себя христианином и докажет это самим делом через поклонение нашим богам, то за раскаяние получает прощение, хотя относительно прошлого он находится под подозрением. Бессмысленные доносы не должны иметь места ни в каком процессе".

Лекция 3

Казалось бы, в таких условиях Церкви было довольно легко определить свои отношения с языческим миром или, другими словами, размежеваться с языческим миром, и можно удивиться, почему это было нелегко на практике, почему противоположность между христианством и язычеством не всегда была очевидной реальностью? На самом деле положение было не такое уж простое. Язычество не только извне боролось с Церковью, воздвигало гонения, убивало христиан. Оно боролось с Церковью и по-другому, проникая в нее, влияя на сознание христиан, т.е. разрушая Церковь изнутри. Мы это поймем только тогда, когда лучше уясним себе, что такое язычество вообще, и чем язычество отличается от христианства. Можно сказать, что язычество – это верование во многих богов, в то время как христианство поклоняется единому Богу. Можно сказать, что христианство – это вера духовная, в то время как язычество погрязло в материализме. Конечно, это так, но это и не совсем так. Прежде всего, далеко не все язычники были последовательными политеистами (многобожниками), они еще за несколько веков до Рождества Христова (конечно, не все, а очень немногие), пришли к сознанию того, что Бог един. Об этом, между прочим, говорится даже в Священном Писании. В первой главе Послания к римлянам, начиная с 19 стиха как раз говорится о язычниках, определяется отношение Церкви к язычеству: "Что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им, ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они (т.е. язычники) безответны".

Итак, человек может силами своего собственного разума дойти до веры, до познания единого Бога. Это не значит, что язычество само по себе дает такую веру, но человек даже в язычестве может до этого дойти, потому что ему дан разум, ему дан Божий мир, рассматривая который он может познать Творца. Что касается языческого материализма, то, опять-таки, лучшие представители язычества, скажем, Платон, за несколько столетий до Рождества Христова, изобрели идеализм, т.е. последовательное отрицание материи, всего материального и телесного. По учению платонизма, тело – это гробница души, (платоники пользовались созвучными словами: "сомо" – тело, "сима" – гробница), и задача духовного существа, каким по происхождению является человек, это – освобождение от материальности, от ее томительного плена. Такие идеалистические настроения к первому веку были среди язычников очень распространены, они приводили иногда к крайним формам аскетизма. Что же все-таки отличает язычество от христианства? Вот как в той же 1 главе Послания к римлянам обличает язычников апостол: "Они не познали Творца, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся" (стих 23). Чего не хватало язычникам, – это, прежде всего, понимания того, что Бог – Творец, того, что Творец совершенно не сравним с тварью, что Он безмерно превышает тварь, что между Ним и тварью онтологическая бездна, и мост через эту бездну может перебросить только милосердие Творца к своему творению. Язычники рассматривали все сущее как единое целое; это целое имеет свою иерархию: есть высший Бог, есть ряды низших божеств и т.д., словом – целая иерархическая пирамида, в которую включены как боги, так и люди, и весь земной мир. Как ни силились язычники, они не могли возвыситься до признания творения, сотворенности мира. Поэтому происхождение мира они понимали или примитивно, в виде каких-то генеалогий, в соответствии с древней мифологией, или же в философском духе – как постепенное снисшествие Божественного начала на низшие ступени, вследствие которого Божество выходит за свои пределы и постепенно умаляется, угасает.

В тот век, когда пришел на землю Христос, в языческом мире, и не только в языческом, – в самом иудейском мире, особенно в диаспоре, в рассеянии иудейском, была очень сильная синкретическая тенденция, тенденция к слиянию различных религий. В пограничных областях, где греко-римская религия сталкивалась с различными восточными языческими, а также с иудейством, еще до Рождества Христова стали возникать синкретические религиозные системы. Для истории христианства особенно существенна группа таких синкретических религиозных систем, которая называется гнозис или гностицизм. ("Гнозис" – греческое слово, которое в переводе означает знание, ведение, разумение; когда мы в рождественском тропаре поем: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума", по-гречески вместо "разума" стоит слово "гнозис".) Но Церкви уже в первые десятилетия своего исторического бытия пришлось соприкоснуться с ложным разумением, с ложным знанием. Так, в 1 Послании к Тимофею, 6 главе, святой апостол Павел обличает лжеименное знание, и, по всей видимости, здесь имеется в виду какая-то форма гностицизма, уже существовавшая в середине первого века. Однако настоящий расцвет гностических систем приходится на второй век. Гностицизм был попыткой переосмыслить христианство в языческом духе, создать какую-то смесь из христианства, язычества и иудейства. С тем, что язычники не признавали мира творением Бога, был связан (это очень важно для истории гностицизма) пессимизм в оценке мира. Конечно, мы знаем, что мир, как сказано у евангелиста Иоанна, во зле лежит, однако, тот же евангелист многократно повторяет, что Христос пришел для того, чтобы спасти мир, а не для того, чтобы погубить, не для того, чтобы судить, но чтобы спасти вот этот мир, который в его настоящем поврежденном виде лежит во зле.

Язычники, не признавая творения, тем самым не могли возвыситься до христианского понимания спасения. Поэтому, между прочим, у них и были огромные трудности с принятием догмата телесного воскресения. Язычники охотно верили в бессмертие души, но в воскресение тела они никак не могли поверить, и это продолжалось довольно долго и было очень характерно для язычества. Такие образованные язычники, как например, выходцы из платонической школы, гнушались телесным началом и, соответственно, не понимали, зачем Богу нужно воскрешать человеческие тела, когда достаточно одного бессмертия души. Даже в конце IV века, когда один очень образованный человек, по имени Синесий, был избран в епископы своего города (он жил в Кирене, в Египте), выяснилась маленькая трудность: он не мог стать епископом, потому что он не веровал в воскресение – всего-навсего. Это нужно понимать в том смысле, что он не верил в телесное воскресение.

Сводить воедино учение гностиков трудно, потому что было несколько учителей гностицизма и было большое многообразие, пестрота учений. Но все-таки есть некоторые идеи, которые характерны если не для всех гностических доктрин, то, по крайней мере для большинства. Вот, например, учение о демиурге. "Демиург" – греческое слово, обозначающее Творца, но поскольку тот мир, в котором мы живем, зол, то всеблагий Бог не мог его сотворить. Этот мир сотворен, по учению гностиков, Демиургом, т.е. божеством низшего порядка или даже неким злым началом (в разных системах по-разному). В некоторых системах гностицизма очень отчетливо выражен дуализм. Это те системы, которые связаны с Востоком, и возникли, как правило, в Сирии, которая граничила с Персией, традиционной страной дуализма. В других системах, в соответствии с платонизмом материя признается не бытием, а таким началом, которое может быть разрушено, аннигилировано, что не так уж опасно; это, так сказать, более оптимистическая система.

Гностики развивали очень сложные фантастические системы, верховное Божественное начало порождало в них целые ряды существ, хотя и божественных, и духовных, но низшего порядка. Эти существа обычно назывались у гностиков эонами (слово "эон" в переводе значит "век"). Но гностические системы – это не отвлеченные рационалистические построения, они разработаны с большим художественным вдохновением, и поэтому такое довольно абстрактное понятие, как век, у гностиков превращается в живое существо, которое активно действует, борется в разных направлениях, нисходит в низшие ярусы бытия, потом опять возвращается туда, откуда пришло, и таких эонов в иных системах получаются целые десятки. Это самая настоящая мифология, совершенно новая, оригинальная, однако, испытавшая явное влияние христианства, включающая в себя какие-то черты христианской Священной истории, а в некоторых случаях гностики не боялись пользоваться также и элементами языческой греко-римской мифологии.

Поскольку мир наш лежит во зле, то все, что к нему принадлежит, тоже входит в эту сферу зла. Поэтому в своей христологии (учении о Христе), гностики, как имеющие отношение к христианству никак не могли обойтись без Христа. В свое учение о Христе они обычно вносят дуализм, разделяя единого Христа на человека Иисуса и высшее существо – Христа, при этом им не известно, что Христос – Сын Бога Вышнего. Христос обычно происходит из каких-то более близких к нашему миру по гностическим системам, эонов. У некоторых гностиков дело дошло до отрицания реальности боговоплощения – Бог не может воплотиться, это принципиально невозможно, но поскольку Бог все-таки хотел войти в контакт с людьми для того, чтобы научить их, высшее существо принимает личину человека (это очень важно, здесь особенно подчеркнут рационалистический момент в событии Боговоплощения, Христос для них – прежде всего и почти исключительно учитель, в то время как для нас – прежде всего Искупитель). У гностиков, которые отрицали реальность воплощения, сложилось учение, что человек Иисус – это призрачная форма человечества, в которую Богу нужно было облечься для того, чтобы стать учителем людей. Такое учение называется докетизм (от греческого слова – глагола "докео", означающего "казаться"). Согласно ему, человечество Христово – это кажущееся, призрачное человечество. Другие, не отрицая соединения Бога и человека во Христе, говорили, что Бог вселился в человека Иисуса в момент крещения на Иордане, и на Голгофе покинул его. Здесь опять-таки отрицается реальность Боговоплощения, говорится о двух личностях, а не о единой личности Богочеловека, о которой учит Церковь. Некоторые из этих ересей появились довольно рано и засвидетельствованы в Священном Писании Нового Завета, например, ап. Иоанн Богослов в своем I-ом послании говорит: "Не всякому духу верьте", т.е. не всякому учителю духовности верьте, испытывайте таковых, причем, вот как испытывайте: спрашивайте, признает ли он, что Сын Божий пришел во плоти. Можно предполагать, что все учение Евангелия от Иоанна имеет в виду полемику с такого рода еретиками; хотя мы и воспринимаем его, прежде всего, как положительное утверждение, но знаем вместе с тем, что ап. Иоанн был современником этих ересей, и конечно, ставил своей целью бороться с ними.

Церковь ответила на гностицизм целым рядом полемических сочинений, где опровергались гностические учения. Святой Ипполит Римский, Св. Ириней Лионский боролись против этого лжеименного знания, обличенного еще апостолом. Эти святые отцы жили во втором веке, они – современники самых известных гностических учителей. Надо сказать, что в это время еще не было церковной догматики в том виде, в каком мы ее имеем в своих нынешних учебниках. Было очень много проблем, очень многое оставалось нераскрытым. И хотя вера в Церковь была та же самая, что и теперь, – и это инстинктивно чувствовали все, кто защищал истину против еретиков, – но для того, чтобы вера была выражена всем понятными и недвусмысленными словами, понадобились века и целая серия Вселенских Соборов.