Вселенские Соборы – это содержание следующей эпохи Церковной истории. Поэтому мы не должны судить слишком строго тех богословов первых веков, которые впадали в те или иные ошибки, нам гораздо легче, чем им. В частности, возникали неправильные учения о Святой Троице. У гностиков единый Бог разворачивался в целый ряд эонов, и некоторые богословы Церкви, желая опровергнуть гностицизм, который фактически означал многобожие, приходили к тому, что вовсе отрицали Святую Троицу. Такое учение получило название "модализма" – по своему существу, или савеллианства – по имени ересиарха. Модалисты учили, что Святая Троица это единый Бог, который проявляется в трех различных модусах, откуда и название "модализм". Некоторые модалисты понимали это тройственное самораскрытие Бога в чисто историческом плане – сначала Бог раскрывает себя человечеству как Отец, потом, после Рождества Христова, как Сын, и наконец, как Дух Святый. Согласно этому учению получалось, что на Кресте Голгофском страдал сам Отец, и потому последователей его называли патрипассиане, т.е. те, кто учил о страданиях Отца.

Другая неправильность в понимании догмата троичности, которая неоднократно встречается в первые века, – это субординационизм (от лат. "субординацио"), – учение о том, что Сын и Святой Дух – суть служебные орудия Отца, хотя и личные, но все-таки подчиненные и неравночестные Ему. Здесь отрицается единосущие и равночестность трех Ипостасей. К такому заблуждению были особенно склонны богословы, испытывавшие влияние греческой философии, потому что платонизм понимает Божественное начало именно так – в смысле субординации. (Вы знаете неоплатоническую триаду: единое, ум, который ниже единого, и душа, которая еще ниже, чем ум). Нужно отметить и некоторые другие учения, которые были осуждены Церковью. В середине II века в Риме появился проповедник, по имении Маркион. Маркион был решительным противником Ветхого Завета, в духе гностического дуализма он утверждал, что Ветхий Завет – это творение некоего злого начала. Маркион поэтому не мог одобрить и Новый Завет в том составе, в каком он уже сложился и был принят Церковью. Маркион объявил, что единственный истинный выразитель христианского учения – св. ап. Павел, поэтому он пересмотрел весь Новый Завет и оставил в нем только послания св. ап. Павла (без Послания к евреям) и Евангелие от Луки. Но и в этих книгах обнаружились места, несогласные с его учением, которые Маркион поспешил выбросить. Он объявил их подложными и заново отредактировал и Евангелие от Луки и послания св. ап. Павла. В наше время приходится вспоминать о Маркионе, потому что и теперь есть люди, которые относятся к Ветхому Завету примерно так, как Маркион, хотя, может быть, и не в такой крайней форме. Посему нужно напомнить, что Церковь решительно осудила Маркиона объявляет вслед за ап. Петром, что "все Писание богодухновенно" (2 Послание ап. Петра). Ересь Маркиона имела положительное значение в том смысле, что она ускорила процесс утверждения новозаветного канона, да и ветхозаветного тоже.

Когда апостолы писали свои послания, когда создавались Евангелия, эти книги были предназначены для каких-то конкретных общин, отдельных Церквей, поэтому понадобились усилия, чтобы собрать их воедино. Так, современным исследователям ясно, что ученик ап. Павла – святой Лука, трудясь над "Деяниями Апостолов", излагая дела и проповедь своего учителя, не пользовался апостольскими посланиями, и, хотя они в большей части к тому времени были уже созданы, под рукой у него их не оказалось. Но в течение I века канон, пусть не без некоторых затруднений, более или менее составился. Окончательно, забегая вперед, можно сказать, что канон Нового Завета утвердился только в IV веке, когда новая ситуация позволила выносить решения, обязательные для всей Церкви. Большие споры вызвали такие книги, как "Апокалипсис", не все поначалу включали эту книгу в канон, затем некоторые из посланий, например, 2 Послание ап. Петра, которое уже было упомянуто, послание ап. Иакова. С другой стороны, в Новый Завет включались такие книги, которые в настоящее время там не числятся – например, в некоторых рукописях Нового Завета, даже IV века, есть некоторые творения мужей апостольских, самых первых учителей Церкви после апостолов – например, в некоторых случаях встречается 1 послание к Коринфянам Климента Римского, одного из римских епископов I века; книга "Пастырь Ерма", которая была составлена в первой половине II века, и некоторыми почиталась как каноническая. И все же, во второй половине II века, т.е. вскоре после появления на исторической арене Маркиона канон в основных чертах установился. Был найден так называемый "канон Муратори" (датируется 70-ми годами II века); он, к сожалению, фрагментарен, в нем есть пропуски, но, судя по сохранившемуся (а сохранилась средняя часть), Римская Церковь уже в то время числила в каноне почти все ныне входящие в него книги.

В конце II века появляется новое лжеучение, которое по имени ересиарха стало называться монтанизм. Если мы обратим взор к современности, то увидим, что в наше время появилось учение такого же толка, это учение Богородичного центра. Монтанисты учили о царстве 3 завета, завета Духа Святого и притязали быть в состоянии непрерывного вдохновения, пророчествовали, записывали свои пророчества. Оппоненты монтанистов порицали их за то, что они ко всем принятым Священным книгам прибавляют еще множество своей собственной писанины. У них были пророки и пророчицы. Это лжеучение явилось своеобразным протестом против некоторого снижения духовного уровня христиан к концу II века. Как мы знаем, в Апостольской Церкви существовали чрезвычайные дарования духовные (дары пророчества, дары языков и др., о чем рассказывается в посланиях ап. Павла). И вот, монтанисты притязали иметь все эти дарования в полной мере. Поскольку снижался духовный уровень христиан, то встала проблема покаяния. Один из апологетов христианства Тертуллиан, первый великий богослов Западной Церкви сказал такие слова: "Христианами не рождаются, а становятся". Это действительно было так, крещение принималось в зрелом возрасте, причем оно было чаще всего не следствием подчинения традиции (например, семейной или народной), а результатом личного выбора, человек принимал веру и крещение в полной мере, всей душой как смерть ветхого человека и рождение нового. Перед крещением совершалось покаяние, Оглашенный, который готовился к крещению, каялся во всех своих грехах, и это означало, что он отрекается от греха и обязуется жить святой жизнью. Первые христиане так и называли себя святыми. Об этом до сих пор есть напоминание в нашей литургии, когда священник возглашает: "Святая святым".

Но вот Церковь стала более массовой, в нее пришли очень многие вчерашние язычники, и некоторые из этих людей не пережили по-настоящему покаяние, не почувствовали, что они родились к новой жизни, и продолжали жизнь ветхого человека, позволяли себе впадать в тяжелые грехи. Это поставило перед Церковью вопрос, что делать с такими людьми – выбрасывать ли их из Церкви, отлучать раз и навсегда, как людей зараженных и опасных для христианской среды, или поступить более человеколюбиво. И Церковь решила этот вопрос в смысле домостроительства (в Церковной традиции понятие "домостроительства" – по-гречески "икономии" – противопоставляется понятию "строгости" – "акривии", т.е. соблюдению закона во всей строгости его буквы). В домостроительстве подчеркивается созидательный момент снисхождения к грешным людям, которое Церковь готова проявить. Следы этих споров о покаянии, о возможности, допустимости покаяния после крещения находим уже в "Пастыре Ерма". Автор одного творения первой половины II века высказывается за так называемое "второе покаяние", т.е. покаяние после крещения.

Лекция 4

Завершение периода гонений на Церковь отмечено особенно страшными, дотоле невиданными преследованиями христиан. Чтобы понять, почему это случилось, нужно хотя бы немножко представить, что являла собой Римская империя во второй половине III – в начале IV века. В третьем веке Империю постиг жесточайший кризис. Все было поколеблено, а особенно страшной была ситуация на границах: с севера наседали германцы, с востока персы. И те, и другие враги грозили империи разрушением, и чтобы отразить эту опасность, она должна была сконцентрировать все свои силы. И в этом, т.е. в деле спасения империи как таковом, христиане полностью были на ее стороне: они понимали, что империя, даже в ее языческом облике, – это те внешние рамки, в которых не только возникла, но и продолжает более или менее нормально существовать, насколько возможно, нормально существовать в перерывах между гонениями, христианская Церковь. Гибель империи очень легко может стать не только гибелью культуры, но и самой Церкви. Возможная гибель империи воспринимается как некая эсхатологическая катастрофа. Но империя, для того, чтобы защититься от врагов, меняет свой характер: она превращается, как теперь сказали бы, в государство тоталитарного типа. Государство не в интересах эксплуататорских классов, как сказал бы марксист, но в своих собственных интересах берет под контроль всю жизнь общества. Государство предпринимает более энергичные военные усилия, и потому расширяется воинская обязанность. Оно предпринимает огромные финансовые усилия, и потому растет управленческий аппарат. Государство берет под свой контроль всю экономическую жизнь: каждый человек прикрепляется к своему сословию и к своему рабочему месту. Историей Позднеримской империи всегда интересовались социалисты, и действительно, там был элемент социализма, но это, так сказать, крепостной социализм.

Усиливается также и идеологический диктат государства. Языческая религия во все большей степени навязывается всем слоям населения. С 284 г. во главе империи стоял император Диоклетиан, и почти двадцать лет он правил, не трогая или почти не трогая христианской Церкви. Первые девятнадцать лет его правления отмечены только мученичеством среди воинов, потому что воины то и дело отказывались приносить положенные жертвы богам, и за это подвергались казни. Христиане чувствовали себя настолько спокойно, что даже против дворца императора в малоазиатском городе Никомидии, где Диоклетиан имел свою резиденцию, возвышалась большая христианская церковь. И вот под самый конец своего царствования, в 303 г., Диоклетиан воздвигает гонения на христиан. В течение одного года 303-304 он один за другим издает целых четыре эдикта (указа) против христиан, и эти эдикты предопределяют все более нарастающие масштабы гонений. Сначала происходит всего-навсего конфискация церковного имущества (эта конфискация напоминает события в нашей стране в 20-х годах и впоследствии). Прежде всего конфисковывались церковные здания. Кроме того, от духовенства требовалось выдавать священные сосуды и священные книги. Один из епископов был рад, что он обманул гонителей, и вместо священных книг выдал им еретические книги, которые для сведений хранились у него. Но несравненно чаще ситуация была более острой, потому что тех, кто не выдавал священных книг и сосудов, подвергали репрессиям, а тех кто выдавал – считали падшими – об этом Церковь судила довольно строго. Между прочим, во время Диоклетиановых гонений было уничтожено несравненно больше христианских книг, чем впоследствии, в христианскую эпоху, книг языческих – по приговору церковных судов, потому что языческие книги, уничтоженные христианами, можно пересчитать по пальцам одной руки, в то время как язычники истребляли вообще все христианские книги.

Гонения развивались дальше, и от конфискации святынь и церковной собственности скоро перешли к арестам и казням духовенства. Преследованию подлежали все до единого духовные лица: не только епископы, но и все низшие клирики, которых в то время было очень много, потому что не было твердой границы между клириками и простыми церковными служащими: например, привратники в Церквах, или санитары, которые обслуживали церковные больницы и богадельни, тоже считались клириками. Что же представляла собой Церковь в это время? Не нужно думать, что Церковь уже успела духовно покорить большинство населения Римской империи. Хотя в некоторых местах христианизация была почти всеобщей, например, в некоторых районах Малой Азии или в Египте, в других местах верующих было еще очень немного: поместная Церковь могла, например, состоять из 10 человек или около того. Но надо сказать, что не все части империи в одинаковой мере были затронуты гонениями. Дело в том, что Диоклетиан, который вообще был реформатором, создал новую систему разделения империи и престолонаследия. Он образовал коллегию из четырех правителей – старших и младших. Они назывались августами и кесарями и получали в свое правление ту или иную часть империи. Один из этих соправителей, Констанций Хлор (отец Константина Великого) управлял Галлией (современная Франция) и Британскими островами. В этой части империи христиан было сравнительно немного, и гонения здесь, из-за того, что сам Констанций сочувствовал христианству, носили самый поверхностный характер. Они ограничивались конфискацией зданий, причем эта конфискация была вовсе не повсеместной. На востоке, где было значительно больше христиан, гонения имели куда более кровавый характер. Таких страшных преследований история христианства еще не знала.

В разгар гонений Диоклетиан отрекся от власти. После его удаления на покой, государственная система, которую он с большим тщанием создавал, рухнула. Начались гражданские распри, занявшие ровным счетом два десятилетия. Доходило до того, что в разных частях империи действовали семь разных императоров, которые по большей части не признавали друг друга. И вот в этот смутный момент на историческое поприще выходит св. Константин, которому предстояло совершить глубочайший переворот в церковной истории.

Христианство не было еще повсеместно распространено, но при императорском дворе, – т.е. нужно говорить во множественном числе, – при императорских дворах оно уже было представлено. В окружении самого главного гонителя Диоклетиана было несколько христиан, в том числе среди его ближайших родственников. Что же касается св. Константина, то, как известно, его мать, св. Елена, была христианкой, хотя мы точно и не знаем, когда она таковой стала. И во всяком случае на семью родителей св. Константина вера христианская оказывала заметное влияние. То, что одну из сестер св. Константина звали Анастасия, говорит об этом весьма недвусмысленно, потому что Анастасия – это характерно-христианское имя, которое среди язычников не употреблялось.

Как мы знаем из жития св. Константина, он пережил обращение в христианскую веру накануне очень трудной битвы с противником, который его многократно превосходил по численности воинов. Ему было видение, после чего он повелел на полковых знаменах водрузить христианские символы, т.е. открыто заявил, что он становится со всеми своими воинами под защиту Бога христианского. Это было весьма и весьма смело, потому что, во-первых, в ходе гонений Диоклетиана происходила чистка армии, из которой старательно изгонялся христианский элемент, и потому среди воинов св. Константина вовсе не было такой уж повальной склонности к христианству. Скорее наоборот: по-видимому, все они были более или менее спокойными язычниками. Во-вторых, если по подсчету самых оптимистических исследователей, число христиан не превышало 10% численности жителей империи, то на западе, где правил св. Константин и где он действовал в первую половину своего правления, этот процент был еще ниже. Таким образом, в действиях св. Константина мы должны исключить простой политический расчет. Конечно, он был и главой государства, и политиком, и он бы был плохой главой государства, если бы пренебрегал политическими расчетами. Но в данном случае на первом плане было другое – его искренняя убежденность. И судя по всему дальнейшему, мы смело можем называть св. Константина не только первым христианским государем, но и прообразом всех его преемников. Хотя в его случае была особая трудность, было весьма трудно преодолимое противоречие: став христианином по убеждению, он оставался во главе языческого государства, государства, которое уже на протяжении целого тысячелетия связывало себя тесными узами с языческой религией, государства, которое своему главе усвоило звание верховного жреца этой самой языческой религии – и официально св. Константин от этого звания не отрекался до конца своего правления. Очень многое говорит о том, что он уже в те ранние годы стал искренним христианином. И с другой стороны, много есть свидетельств тому, что он не порывал с языческими традициями своего государства. Это нас не должно особенно удивлять, потому что эпоха св. Константина – это эпоха синкретизма, эпоха, когда очень многие стремятся к соединению различных религий. И св. Константин даже находил особый смысл в такой интерпретации христианства, которая сделала бы его более приемлемым для множества поданных империи. Например, некоторое время спустя, отстраивая новую столицу Константинополь, он распорядился построить три больших собора – в честь св. Силы, св. Премудрости и св. Мира. Император считал, что ипостаси св. Троицы, названные этими отвлеченными философским понятиями, станут более доступны уму просвещенного язычника. Но, так или иначе, на глазах у всех своих подданных, св. Константин все больше склонялся на сторону христианства.

В 312 г. был издан Миланский эдикт – плод договора св. Константина с Ликинием – императором, который в то время правил восточной частью империи. Св. Константин сначала, победив Максенция в Италии, установил свою власть над западной частью империи, восточная же, наиболее густонаселенная, оставалась под властью другого императора. Ликиний был язычник. Он, однако же, породнился со св. Константином, и заключая договор о браке между Ликинием и сестрой св. Константина, два государя заодно договорились и о религиозной политике. Миланский эдикт вовсе не означал, что христианство стало государственной религией. Это было невозможно в тот момент, и эдикт оказался всего-навсего эдиктом о веротерпимости. Его провозглашение было вполне естественно, потому что после ухода Диоклетиана гонения очень быстро прекратились. Преемники Диоклетиана, даже настроенные вполне по-язычески, увидели бессмысленность гонений, поняли, что гонения не принесут ожидаемого результата. Христианам была предоставлена свобода богослужения. Им стали возвращать конфискованное имущество. Это сразу утвердило имущественные права Церкви, и впервые за всю ее историю началось накопление церковной земельной собственности. Император Константин давал все новые привилегии Церкви. Он освобождал высшее духовенство от налогов и государственных повинностей, причем идея отделения Церкви и религии от государства была, естественно, совершенно чужда как языческим предшественникам св. Константина, так и его христианским преемникам.