На этом соборе патриарх Фотий был объявлен не только низложенным, но и отлученным и все его действия признаны не имеющими силы. Однако и на этом соборе не удалось избежать столкновения между Константинополем и Римом. Обе стороны имели совершенно различные воззрения о юрисдикции римского престола. Это было показано римским легатам. Они считали, что по существу дело Фотия уже рассмотрено в Риме, и византийской иерархии остается только присоединиться к тому решению, которое вынесено в Риме. Известно выражение: "Когда высказался Рим, дело окончено".

Но в Константинополе смотрели на вещи иначе. Все, в том числе и новоиспеченный император Василий I, считали, что дело совершенно не зависимо от римских решений должно быть рассмотрено своим собственным собором. Император сам председательствовал на соборе, как это бывало, когда соборы имели существенное значение для всей жизни. Кроме того, собор завершился делом для Рима совершенно непредвиденным и весьма неприятным. Через три дня после того, как собор окончил свои заседания, в Константинополь прибыли посланцы из Болгарии, и собор возобновил свою работу. На этом новом заседании был обсужден вопрос, какой юрисдикции должна подчиняться болгарская Церковь – римской или константинопольской. Ожидания, которые князь св. Борис-Михаил возлагал на Рим, не оправдались. Рим не исполнил то, чего он хотел, отвергнув тех кандидатов, которых предлагал св. Борис, чтобы они возглавили болгарскую Церковь, и болгарский князь вновь обратился в Константинополь. Именно с целью решения церковного вопроса и прибыли в Константинополь болгарские послы. Несмотря на резкие протесты представителей римского папы, собор принял по болгарскому вопросу решение, благоприятное для Константинополя, причем представители трех восточных патриархов, бывшие на этом соборе (по этой причине собор формально можно считать Вселенским), тоже действовали в пользу Константинополя.

То, что произошло за последние годы (упорное стремление Болгарии к церковной независимости, причем она не останавливалась перед тем, чтобы оставлять константинопольскую юрисдикцию и переходить в римскую), конечно, чему-то научило саму константинопольскую патриархию. Поэтому по отношению к болгарам проявили большую уступчивость, чем прежде. Император повелел патриарху Игнатию рукоположить для Болгарии архиепископа и многих епископов. Сам по себе сан архиепископа означал, что эта Церковь будет если не автокефальной, то во всяком случае автономной. Болгария хотя и признала верховные права константинопольского патриарха, но в своем внутреннем церковном управлении получила достаточно большую автономию. На особое значение болгарской архиепископии в структуре византийской Церкви указывает место архиепископа болгарского в списках высших чинов византийской Церкви. Он занимает здесь 16 место, следуя непосредственно за синкеллом-патриархом (синкелл-патриарх – это один из высших сановников патриархии), в то время как остальные митрополиты и архиепископы стоят соответственно на 58 и 59 ступенях, а епископы – на 60 ступени этой византийской церковной табели о рангах. Несмотря на неоднократные протесты Рима, Болгария так и осталась в византийском духовном мире. Даже когда впоследствии Болгария создавала свою собственную автокефальную Церковь, она оставалась в том целом, которое впоследствии один ученый назвал византийским содружеством. Такое развитие болгарской проблемы привело к тому, что сразу же сильно омрачились отношения Рима и Константинополя, едва успев восстановиться.

На отношения с Римом очень рассчитывал император Василий, ради чего он даже пожертвовал патриархом Фотием. Однако по существу между императором Василием I и Фотием не было большой разницы в решении церковных вопросов, поэтому неизбежно должна была произойти реабилитация патриарха Фотия.

Лекция 15

Император Василий I, который начал с такого в высшей степени враждебного шага в отношении святого патриарха Фотия, очень быстро пошел по тому пути в церковной политике, который разрабатывал сам Фотий, которого придерживались сильные люди предшествующего царствования – император Михаил III и, прежде всего, кесарь Варда, дядя императора. Этот поворот в политике, когда император Василий I смог в известном объеме противостоять требованиям Западной Церкви и сохранить юрисдикцию Константинопольской Церкви над Болгарией (впрочем, в соответствии с пожеланиями самих болгар), сказался и на отношении Василия I к самому Фотию. Через некоторое время Фотий был возвращен из ссылки, император назначил его воспитателем своего сына, состоялось примирение двух иерархов – патриарха Игнатия и отстраненного от патриаршества Фотия. Патриарх Фотий помогал престарелому патриарху Игнатию своими медицинскими советами, и после того, как умер патриарх Игнатий, патриарх Фотий спокойно, без всякого конфликта, занял патриаршию кафедру. Исчерпал себя конфликт двух церковных партий – игнатиан и фотиан.

Во многих исторических сочинениях говорится о том, что Фотий во время своего второго патриаршества вторично порвал с Римской Церковью, произошла вторая схизма Фотия. Современные ученые убедительно показывают, что никакой второй схизмы Фотия не было, что Фотий умер, не будучи в разрыве с Римской Церковью. Время императора Василия I, а также его сына и преемника Льва VI – это время очень активного законодательства. Если беспримерно плодовитым законодателем был святой Юстиниан, то второе по значению время законодательной активности Византийской империи – это как раз время Василия I и Льва VI. Эти законы, конечно, не могли не коснуться и церковной жизни. Один из важных законодательных текстов, изданных еще при Василии I, носит название "Эпанагога" или иначе "Исагога". В обоих случаях это название переводится как "Введение", этот законодательный документ должен был служить введением к обширному своду законов. В современной науке спорят не только о том, какое название этого документа правильнее, но также и о юридическом статусе этого документа. Некоторые считают, что он остался только в ранге законопроекта, другие ученые доказывают, что "Эпанагога" была промульгирована, т.е. принята как действующий закон. По всей видимости, те разделы "Эпанагоги", которые имеют отношение к Церкви, были составлены если не лично патриархом Фотием, то под его влиянием, и они как раз нас интересуют в первую очередь. В "Эпанагоге" перечисляются обязанности императора, патриарха (император все-таки на первом месте) и других светских и церковных сановников. Здесь выражается идеальный образ отношений между царством и священством.

Согласно "Эпанагоге", церковно-государственный организм представляется как идеальное единство, составленное из множества частей и членов. Во главе этого единого тела стоят император и патриарх как два главы вселенной. Они тесно и мирно сотрудничают в целях блага человечества. Сферы этих компетентных властей совершенно параллельны. Светский заботится о телесном, духовный – о духовном благоденствии подданных империи, которые одновременно являются членами Церкви. Здесь дается новый вариант знаменитой теории симфонии, которую мы встречаем уже в законодательстве Юстиниана, в Шестой новелле Юстиниана, и поэтому представляется важным хотя бы вкратце сравнить, посмотреть, чем отличаются эти две модели. Их различие, прежде всего, в том, что если Юстиниан говорит о симфонии царства и священства, то в "Эпанагоге" говорится о симфонии царя и патриарха. Царство и царь – это примерно одно и то же, потому что Юстиниан под царством, конечно, подразумевал всю совокупность чиновников и государственного аппарата, подразумевал и особу самого государя. В византийских понятиях, в общем-то, здесь можно было понимать только государя…… или его вместе со всеми его соправителями, всеми, кто так или иначе официально делят его власть, будучи венчаны на царство вместе с ним. Очень важное различие – то, что в "Эпанагоге" вместо священства, которое, конечно, у Юстиниана обозначает совокупность всего духовенства и, прежде всего, конечно, совокупность епископата, – вместо этого целого мы находим у авторов "Эпанагоги" личность патриарха. В "Эпанагоге" говорится также о епископах, но если патриарх описывается в самых высоких тонах, патриарх есть одушевленный образ Христов, в себе самом являющий истину, то о епископах ничего подобного не говорится, епископы – это всего-навсего администраторы маленьких епархий, хотя на самом деле, конечно, вот эти высокоторжественные слова ("одушевленный образ Христов, в себе самом являющий истину"), вполне естественные в отношении патриарха, столь же естественны в отношении любого епископа, столь же естественны, столь же традиционны, начиная со времен святого сщмч. Игнатия Богоносца, который, наверное, первый развил подробно учение о епископстве как образе Христовом.

Что же происходит? Здесь мы имеем дело с вариантом уже сложившегося папизма. Мы не должны этого пугаться, соблазняться этим, потому что уже давным-давно церковно-историческая наука вскрыла такой соблазн, который действительно существовал в Византии, особенно в поздней Византии. То есть в борьбе против римских притязаний произошло в определенной степени некоторое сползание на римские позиции в отношении учения о первой иерархии. Конечно, здесь уже не вспоминается об идеалах пентархии (пятиглавия, пятивластия), о чем писал еще преп. Федор Студит сравнительно недавно, в начале того же самого IX века и, естественно, здесь не вспоминается и о римском патриархе, который фактического влияния на церковную жизнь Византии иметь не мог.

Конечно, можно сказать, что "Эпанагога" – это всего лишь идеальная конструкция, здесь говорится слишком в общих чертах о значении и обязанностях императора, патриарха и так далее, но "Эпанагога", будучи идеальной картиной, оказывала совершенно реальное влияние на жизнь церкви и государства, причем в течение долгих веков. Скажем, у нас в XVII веке патриарх Никон ссылался на "Эпанагогу". Опять-таки мы не удивимся, что он ссылался на "Эпанагогу", потому что он имел тоже своего рода папистические притязания и даже вдохновлялся такими западными подделками, обосновывающими власть римского папы, как Контантинов дар. Грубая фальшивка, которая говорит о том, что якобы св. Константин Великий в благодарность за то, что римский папа Сильвестр его крестил, подарил ему Рим со всякой властью, столицу империи. На самом деле вовсе не Сильвестр его крестил, и вообще это очень грубая и очень поздняя подделка, однако она в духе вот того папизма, который был близок сердцу патриарха Никона и который в какой-то степени вкрался и в византийское сознание. Однако византийская реальность делала очень существенные поправки тем идеальным схемам, которые мы находим в "Эпанагоге".

После смерти императора Василия I, когда к власти пришел ученик Фотия Лев VI, очень скоро произошло вторичное удаление Фотия от патриаршества. Патриарх Фотий был отправлен в ссылку на Восток, он умер через несколько лет после этого, и мы знаем, что в последние годы своей жизни он работал над богословскими трактатами о филиокве, а также пытался привести к общению с Православной Церковью армян. Об этом говорят послания патриарха Фотия армянским царям, которые сохранились в армянском переводе.

Нужно отметить, что удаление Фотия вторичное не имело никакой связи с константинопольско-римскими отношениями, не сказалось на этих отношениях. После удаления патриарха Фотия Лев VI возвел на патриаршество своего младшего брата Стефана, которому в тот момент не исполнилось еще и шестнадцати лет. Это показывает истинное соотношение двух властей в Константинополе. Конечно, Стефан был лично очень благочестивым человеком, он с раннего детства был предназначен своим отцом Василием I к духовной карьере, соответственно воспитывался, Церковь в последствии причислила этого патриарха, который умер совсем молодым, не дожив и до тридцати лет, к лику святых. Однако, в церковной политике этот юный патриарх, конечно, мог быть только послушным исполнителем воли своего старшего брата-императора. И фактически все церковные дела Лев VI взял в свои руки.

Как ученик патриарха Фотия, к которому он проявил такую большую неблагодарность, Лев VI был человеком прекрасно образованным, можно сказать, энциклопедически образованным. Он был хорошим писателем и выступал даже как оратор. Лев VI много занимался и богословием. Сохранились в наших богослужебных книгах песнопения, составленные этим императором. Его имя надписывается как Лев Деспот. Например, утренняя стихира Октоиха. В дни церковных праздников Лев VI часто проповедовал. Он проявлял себя, впрочем, и в области светской литературы и поэзии. За свою разнообразную писательскую и законодательную деятельность еще при жизни Лев VI получил прозвание Мудрого (Софос), или Любомудрого (Философос). Впоследствии его имя обросло всякими легендами, его начали изображать как великого предсказателя будущего, но это уже относится к области сказочной. Лев VI после Юстиниана I – самый активный законодатель, причем его законы, так же как и законы, изданные при его отце, никоим образом не обходят церковных вопросов. Таковы, в частности, Новеллы, новые законы императора Льва. Общее число Новелл 113, из них по меньшей мере 17 относятся к церковной жизни. Новеллы чисто церковного содержания составлены на имя патриарха Стефана, то есть брата императора. Они имеют многообразное содержание, я не буду перечислять всего, скажу, что в некоторых случаях Лев смягчает законодательство Юстиниана. Если Юстиниан запретил принимать епископский сан лицам, хотя и вдовым, но имеющим детей, поскольку считал заботу о детях несовместимой с епископским званием, то Лев VI дозволил вдовцам, имеющим детей, принимать сан епископа. В других случаях Лев в своих законах проявляет большую строгость. Например, по этим законам, если раб без ведома господина принимает монашество или священный сан, вплоть до сана епископа включительно, он подлежит лишению сана, должен быть возвращен господину.