Я просил не беспокоиться из?за легкой простуды. Но Анастасия Ивановна настояла и привела неотразимый аргумент: «Вы не можете отказать старому человеку». Дал адрес. Я подумал, что она пошлет кого?нибудь из своих многочисленных молодых друзей. Но вот звонок… И на пороге стоит Анастасия Ивановна, опираясь на палочку. В руке – лекарства и два горячих пирожка, купленные у метро. День был сырой, темный, на улице – слякоть, в метро – давка, но она преодолела все трудности и приехала. Можно много говорить о добре и любви, но ценнее всего быть в добре. Ее приезд был явлением и сиянием любви к ближнему.

Как?то Анастасия Ивановна сказала мне: «Я не ищу удовольствий и блажей, только хочу быть полезной, делать то, что могу».

Вскоре после моего крещения я получил от нее драгоценнейший подарок – маленький зеленый рукописный молитвослов с надписью «Вите – на память. 5. III.71». Я не намекал о молитвослове, но она знала, что в те годы приобрести печатный молитвослов было почти невозможно, поэтому позаботилась, как крестная мать, написать от руки самые необходимые молитвы, начиная с Символа веры и заканчивая молитвой святому мученику Трифону, любимому ею святому. Почерк у Анастасии Ивановны был трудный, но молитвы она постаралась написать почётче – не соединяя буквы – вспомнив, наверное, свои библиотечные труды в Музее изящных искусств, созданном ее отцом. Этот молитвослов – ценнейшая книга в моей духовной библиотеке.

Не было, пожалуй, ни одного письма ко мне, в котором не имелось бы просьбы о молитве за кого?нибудь. Часто она сугубо напоминала об этом, вынося просьбу на конверт письма, туда, где адрес.

В январе 1975 года тяжело заболела ее двадцатисемилетняя внучка Маргарита, и Анастасия Ивановна недели проводила рядом с ней. «Изнемогаю и не могу бросить, – говорила она мне. – Молитесь, чтобы я вынесла период ухода за ней, устаю от хозяйственных и медицинских забот, а еще больше – от ее трудного характера».

Нелегко было ей и с ближайшей подругой, которую она опекала все последние годы своей жизни в Москве. Она помогла ей, еврейке, встретиться со Христом, начать христианскую жизнь. Но та не понимала, что христианская жизнь – это путь вперед и выше. Нужно не стоять на месте, а преодолевать внутренние и внешние препятствия, чтобы быть со Христом. Но она, крестившись, не хотела жить жизнью христианки. Ни одной молитвы, которые ей переписала сама Анастасия Ивановна, не выучила. Ленилась. И Анастасия Ивановна пыталась вразумить ее, объясняя, что немощь и лень – не одно и то же, что нельзя надеяться только на милость Божию, а самой ничего не делать. «Христос все простит», – говорила подруга и ничего не делала для улучшения своего поведения.

– Тогда все, что сделал Христос, – nonsense? – возмущалась Анастасия Ивановна.

Сердце ее рвалось духовно помочь сестре Лере, которая, дожив до 86 лет, была неверующей:

– Неужели с тобой за всю долгую жизнь не было таинственного, неужели тебе все ясно?

– Я об этом не хочу думать, – отвечала та. – Я хочу жить как кошка, как трава.

Но, встречая постоянное сопротивление, Анастасия Ивановна продолжала молиться за Леру, надеясь на Владыку Невозможного – Господа, на Его помощь. И вот, к великому утешению молящейся, за семь дней до смерти, по словам женщины, бывшей с Лерой, в ней произошел какой?то духовный перелом. Вечность коснулась ее.

Проведя вне Москвы – в лагерях и ссылках – 25 лет, Анастасия Ивановна возвратилась в родной город. Два года и девять месяцев по приезде «выхаживала» квартиру, с кошелкой скиталась по знакомым. Но однажды к тем, у кого жила полгода, приехали знакомые.

– Я стояла в метро, – рассказывала Анастасия Ивановна, – не зная, где буду ночевать. Оставалась одна возможность, о которой вспомнила, и пошла. Приютили.

14 мая 1962 года, в день чествования иконы Божией Матери «Нечаянная радость», ее прописали в Москве.