И это возможно не только в храме, и не только наедине у себя дома, но даже в толпе, потому что если вы посмотрите вокруг себя и скажете себе: «Это все люди, которых Бог сотворил, которых Он так возлюбил, что Свою жизнь отдал за них. Какое счастье быть среди этих людей! Господи, благослови этих людей, будь с ними – веруют ли они в Тебя или не веруют, это все равно. Бог в них верует». И молитесь – не только за них, а вместе с ними, чтобы ваша молитва была бы выражением их устремленности вглубь, ввысь – на те глубины и высоты, о которых они сами не знают.

Ну вот, дай вам Господь радость о Боге, радость о вашем настоятеле. Поддерживайте его, чем только вы можете. Знаете, раньше говорили: «Каков поп, таков и приход». Это остается реальным и теперь. Но еще надо вспомнить, что если приход не поддерживает всей своей молитвой, всей своей внутренней жизнью своего священника, то этот священник делается как лодочка, которую не несет уже море, а которая села на песок. Вы – море, на котором плывет челнок. Этот челнок – ваш священник, но вместе с этим он и руководит вами, потому что его просвещает Божья благодать. Да благословит вас Господь, да будет над вами Покров Пресвятой Девы Божией Матери и защита ваших святых».

Я подарил владыке Святогорскую икону Божией Матери, привезенную из Святогорского монастыря, который я посетил незадолго до поездки в Лондон, отслужив литию на могиле А. С. Пушкина. Владыка с благоговением принял ее и положил на престол, а мне подарил литой образ великомученика Георгия Победоносца, который находится ныне в моей келье. Он для меня – живая память о владыке.

Потом был чай, общение с братьями и сестрами Лондонского прихода. Радостно было видеть, что владыке за годы священнического служения – он был наречен во епископа 29 ноября 1957 года – удалось создать духовную семью, в которой все друг друга знают, любят и умеют служить друг другу. Здесь всякий человек, который приезжал с Родины, находил себе друзей, людей с открытым сердцем, открытым умом, людей, которые пережили одно и то же.

Личное общение дает возможность друг от друга познать опыт, которого у нас самих нет. И это очень драгоценно – разделить опыт других людей, которые пережили или одно и то же, или совершенно иное. «Верующие, – говорил митрополит Антоний, – должны так открыться по отношению к другим, чтобы они поняли, что в Церкви есть еще одно измерение такой глубины, такой жертвенной любви друг ко другу, которое мы не можем найти в простом обществе».

Владыка много лет трудился вместе со всеми над тем, чтобы создать общину, где каждый человек сознает себя ее членом и ответственным за нее в целом и за каждого человека в ней. Родился такой дух, что здесь все свои: чужих нет, все готовы потерпеть друг друга, когда все трудные. И поддержать друг друга, когда это нужно. А владыка у них – любимый пастырь. «Пастырство – это любовь», – говорил он сам. Он сумел воплотить эти слова, они стали его жизнью. Для него быть священником – это сделаться слугой, а не начальником или главой. Тот, кто обезумеет от своего «величия», связанного с саном, становится разрушителем человеческой души, светским властелином. Священство – не честь и не преимущество, а служение. Христос говорит: Я посреди вас как служащий (Лк 22:27).

Владыка умел совершенно забывать о себе ради того, чтобы помнить о других. За год на часовой разговор к нему приходило только в Лондоне больше трех с половиной тысяч человек. «Каждый день, – говорил он, – я по 14 часов вижу людей, которые приходят говорить о своей душе, о молитве, о сомнениях, о том или другом». Каждый второй четверг он проводил духовные беседы. Ежегодно устраивался летний лагерь для подростков, действовала воскресная школа для детей и молодежная группа. Не забыты были старики и члены общины, живущие далеко. Он общался с приходящими людьми углубленно, умел всецело отдаться каждому человеку в данный момент. Владыка всегда говорил, что надо научиться, когда находишься с человеком, быть только с ним, слушать для того, чтобы слышать. Он умел любить неизменной любовью всех. Когда люди были «хорошие», его любовь была ликованием, когда же они поступали плохо, его любовь была страданием, но никогда она не уменьшалась.

Владыка не давал никаких приказов, делился своей жизнью, своей душой, своей молитвой. Когда люди просили его быть их духовным отцом, наставником, он отказывался, потому что в полном смысле слова быть им не мог, но готов был стать их спутником и сострадальцем: «Я не берусь никого вести от земли на небо, не могу быть ничьим старцем или руководителем. Я могу быть в какой?то мере спутником, идти рядом постольку, поскольку мы идем по одной дороге».

Он говорил, что такой человек, как преподобный Серафим Саровский, отказывался быть духовным отцом, готов был молиться, давать короткие наставления, но спасение предоставлял Единственному, Кто может спасти каждого.

В Лондонском приходе тысяча человек, и владыка Антоний каждого знал по имени. По его словам, он старался никогда не встречать никого в порядке административном, а только как священник, пытался всеми силами сохранить тесную связь со всеми людьми: и которых давно знал, и с новыми людьми. «Меня всегда поражало то, – говорила сестра прихода Марина Безменова, редактор Соборного листка, – как он встречал каждого человека. В ту минуту казалось, что для него нет никого дороже его собеседника – такой радостью светились его глаза, улыбка озаряла его лицо, а взор проникал в самую душу». Он имел драгоценный дар удивления, который есть дар Духа Святого, поэтому умел удивляться каждому человеку, которого встречал, и не уставал, имея многих посетителей.

Владыка Антоний был истинным учителем молитвы. Своим духовным чадам он объяснял, что есть разница между молитвословием и молитвой. «Сядьте, молчите, не думайте ни о чем полезном. Побудьте в сердцевине своего бытия, в том, что аскетическая литература называет сердцем, не в каких?то эмоциях, а именно в исихии, в безмолвии. Если вы научитесь это делать, то увидите, что можете читать, петь, разговаривать – и ни на одну минуту не терять молитвенного состояния. Вы сможете и учиться, и молиться самым творческим образом, и никогда не терять ничего».

О себе он говорил скромно: «Я не могу сказать, что умею это делать, но я просто умер бы от тоски и утомления, если бы хоть столечко не мог этого делать».

Владыка любил безмолвную молитву и в дни Рождественского и Великого поста совершал ее в храме вместе с прихожанами. Он хотел, чтобы человек услышал тишину и вдруг понял, что эта тишина – живое Божие присутствие. Он тишину близости с Богом боялся нарушить словами. Ведь человек, когда встречает Бога лицом к лицу, может только молчать.

Владыка говорил проповедь о Кресте. Его слово рождалось в глубинах его зажегшегося сердца, поэтому и входило в сердца слушателей и зажигало их. Он говорил не от ума, не от Священного Писания, которое хорошо знал, не от мудрости, говорил просто, без эффектов, к которым стремятся некоторые современные проповедники, желающие обратить на себя внимание. Владыка не поучал, а свидетельствовал, говорил из своего опыта, открывал слушателям личные переживания истин веры и благочестия. Он был предельно искренен и правдив, чувствовалось, как огонь веры горел в нем, как он исполнен Христовой Любви к человеку.