В приходской жизни, за исключением городских приходов, положение, к сожалению, менялось мало. Городское духовенство было неплохо обеспечено материально, и к началу XX века его уровень был очень высок. Скажем, в Петербурге и Москве практически все духовенство имело академическое образование. Впрочем, несмотря на то, что этот период ознаменовался мощными религиозными исканиями в русской литературе, философии и в русской культуре в целом, статус священника в широких слоях русского образованного общества оставался не очень высоким. Ограниченное в своих правах на приходах, даже на приходах городских, обездоленное материально на приходах сельских, духовенство испытывало комплекс социальной неполноценности. В начале XX века обнаруживается очень тревожная тенденция: городские священники стараются отдавать своих детей не в Духовные Семинарии, а в гимназии, в реальные училища, в кадетские корпуса.

Духовные Семинарии все больше пополняются детьми сельского духовенства, и нередко туда начинают поступать представители других сословий (это был, безусловно, хороший момент), но сословий низших, потому что и купцы, и мещане, и состоятельные крестьяне старались отдавать своих детей все–таки не в Духовные школы. Одновременно из года в год уменьшается число выпускников Духовных Семинарий, принимающих священнический сан. Облегчение поступления после Семинарии в светские учебные заведения ведет к тому, что все больше семинаристов уходит из клировой жизни, получив образование за церковный счет.

Налогообложение духовенства несколько уменьшается, но, по–прежнему, большая часть приходских священников не получает даже жалования. Вот одна только цифра 1914 года: для выплаты хотя бы минимального жалования всем священникам требовалась государственная дотация более, чем в 50 млн. рублей. Но в 1914 году эта дотация была немногим больше 18 млн. рублей. Это вело к тому, что большая часть духовенства оставалась без жалования. И это несмотря на то, что образовательный уровень духовенства все это время повышался.

Что касается монастырской жизни, здесь были, безусловно, позитивные тенденции. Количество монастырей увеличивалось, расцветала их духовная жизнь. Достаточно вспомнить Оптину Пустынь и ее значение в русской жизни.

В начале XX века появился своеобразный преемник Оптиной Пустыни в церковном служении – Зосимова Пустынь. А появление таких уникальных монастырей – это всегда признак того, что в целом монашеская жизнь развивается весьма интенсивно.

Велико было влияние русской церковной культуры – оно усиливалось с каждым годом. Все больше деятелей русской культуры начинали обращать свой взор к Церкви. Но, наряду с этим, имела место и другая тенденция: несмотря на то, что лучшие представители русской литературы, философии, искусства обращались к Церкви, основная масса русской интеллигенции оставалась настроенной антицерковно, антиклерикально и, к тому же, политически очень радикально. Атеизм все больше начинает проникать в народные массы; политизация народных масс, в свою очередь, сопровождалась их расцерковлением. Итак: лучшие представители русской культуры обращаются к Церкви, а народ от Церкви отходит.

Эта тенденция проявляется на разных уровнях. Даже кружки самообразования среди рабочих к концу XIX – началу XX века в крупных промышленных городах, как правило, возглавляются людьми, которые, наряду с пропагандой радикальных политических идей, пропагандируют еще и атеизм. Крестьянский быт все больше и больше секуляризируется, а авторитет священника уменьшается. Через крестьян–отходников, которые какое–то время работают в городе, а потом опять нозвращаются в деревню, распространяются радикальные политические идеи, которые сопровождаются антицерковными лозунгами. Этой тенденции чрезвычайно сложно противостоять. Ибо церковно–приходские школы, а их в начале XX века было уже более 40 тысяч, находятся в очень тяжелом материальном положении. Земская школа, как правило, возглавляется людьми из той самой земской интеллигенции, которая часто настроена антицерковно.

Приходское служение священников не дает им возможности активно заниматься воспитанием своих пасомых. Поэтому нередко крестьяне становятся достоянием пропагандистов с радикальными политическими и антицерковными идеями. Для того, чтобы противостоять этой тенденции,

Церкви нужно было активизировать свою приходскую деятельность. А приходы по–прежнему не имели права юридического лица, права собственности; они были связаны «по рукам и ногам» бюрократическими ограничениями, которые не позволяли на уровне прихода решать очень многие вопросы церковно–просветительского, социального характера. Но и на епархиальном уровне многое контролировалось не только консисторской, но часто и светской бюрократией, ибо Русской Церкви, в отличие от иных конфессий, требуется санкция светской власти на то, чтобы открыть больницу или новый приход.

* * *

А теперь несколько цифр, которые позволят представить тот итог, с которым Русская Православная Церковь пришла к началу XX века.

Число епархий – 64, викариатств – 40. Соотношение плохое. Оно говорит о том, что у нас огромные епархии, в которых правящему архиерею очень сложно. Только в Петербургской епархии было 4 викария. Итак, в начале XX века в Русской Православной Церкви было: более 100 епископов, свыше 50 тыс. приходских храмов, около 100 тыс. белого духовенства, включая священников и диаконов, 1000 монастырей, 50 тыс. монашествующих. По переписи населения 1915 года в России насчитывалось 182 млн. человек, из числа которых – 115 млн. православных. Таким образом, было 50 тыс. приходов на 115 млн. человек – очень мало. Были епархии, в которых духовенство, большей частью, было «часовенным». Например, в Олонецкой епархии священник, кроме того, что служил в храме, должен был посещать и служить обедницы еще в десятке часовен. В большинстве деревень этой епархии не было приходских храмов, а были часовни, и то не в каждой деревне.