Можно рассматривать смерть иначе, оптимистически. “Слава тебе, сестра моя, смерть”, – говорил Франциск Ассизский. Но для него это было так потому, что он принципиально считал, что человеку нужно обязательно умереть. Значит, всетаки отсутствие в откровении Нового Завета дуализма – дух и плоть – говорит нам о том, что замысел Божий не в том, чтобы полностью освободить дух от плоти, а в том, чтобы создать совершенное существо, каковым является одухотворенный человек.

Неовиты (есть такая христианская группировка) устраивают на похоронах праздник, ну, чуть не пляшут. Это проявление совсем крайнего оптимизма. Они радуются: человек перешел в Царство Божие, надо веселиться. А то, что мы разлучаемся, так ведь на время разлучаемся. Это совершенно справедливо: ясно, что мы догоним друг друга. Но чтото здесь не вяжется с духом Священного Писания. Скорее чувствуешь правоту Иоанна Дамаскина в известном песнопении надгробном “Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть”, которое мы поем за каждым отпеванием. Всетаки “плачу и рыдаю” не потому, что он расстается с близкими, – ведь это временно, что уж там особенно огорчаться, – нет: “егда помышляю смерть и вижу во гробе лежащу по образу и подобию созданну нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида”. То есть на самом деле происходит какаято катастрофа, чтото недолжное. Замысел о человеке один, а получается, что он разрушается. Более того, смерть есть величественный момент, и многие люди, которые умирали у меня на руках, они в этот момент видели многое духовное, но всетаки я никогда не мог избавиться от ощущения, что смерть есть победа материи над духом. Она выживает его из квартиры, материя. И дух вынужден покинуть свой дом.

Значит, это безусловно некая аномалия в развитии человека, которая поэтомуто и должна быть исправлена. Апостол Павел пишет: “Есть тело душевное, есть тело духовное”. Существует какаято форма совершенной телесности как замысел о мире, как некий венец эволюции, и как залог этого венца Воскресение Христово, когда Христос явился перед уходом. Ведь надо понимать, что Воскресение Христово радикально отличается от воскрешения Лазаря. Пускай некоторые богословы настаивают на том, что о Христе тоже надо говорить “воскрешение”. Но Лазаря надо было развязать от пелен, чтобы он вышел. Лазарь вернулся к той же самой жизни, где его ожидал неизбежный конец. Это была просто отсрочка. Я не говорю и о некоторых других случаях воскрешения. Более того, мы знаем о случаях, когда и святые воскрешали, оживляли людей, но на время. С тем, что произошло с Христом, это не имеет ничего общего. Тело Его исчезло. Оно исчезло, а не встало и пошло. Это совершенно разные вещи. Произошла метаморфоза, полная трансформация, поэтому Его не могли узнать, поэтому было нечто странное в Воскресении. И в этом процессе окружающие все время как бы убеждались. Он садился, ел с ними, и в то же время Он был другим. Именно поэтому “Символ веры” заканчивается не словами “Верю в бессмертие души”, которое является скорее предметом знания, и когданибудь наука дойдет до утверждения этого. Там сказано: “Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века”. Вот эсхатология “Символа веры”. Человек должен всетаки выполнить Божий замысел, и брак между веществом в окружающем мире и духом должен в конце концов осуществиться.

Будет ли воскресение для всех, когдалибо живших на земле? На основании чего будет происходить Страшный суд?

Вопрос примерно такой: на основании какого уголовного кодекса? Вы знаете, Христос и апостолы называли нас, вот когда мы так спрашиваем и интересуемся, “совопросниками века сего”. Совопросниками… Есть бесчисленное количество вопросов, на которые Христос не дал ответа нам. Потому что эти вопросы… я бы не назвал их праздными, но они не главные для нашего духа.

Единственное, что мы знаем, – что в конце концов побеждают свет и добро. В конечном счете оно будет побеждать. Есть книга, которая заключает Библию, последняя книга Библии – Апокалипсис. Книга, которую считают страшной. Она действительно страшная, потому что она изображает катастрофу мира, но это самая оптимистическая книга Библии. Потому что, показывая черный мрак истории, она в конце концов показывает торжество Агнца. Ну, а Страшный Суд начался с того момента, когда Христос пришел на землю. Он сказал: “Суд состоит в том, что свет пришел в мир, но люди больше возлюбили тьму”. Значит, суд – это перманентное явление, он продолжается. И наше с вами столкновение с добром и злом, когда у нас выбор на пути стоит, – это суд. И целые народы переживают суд. Целые цивилизации иногда переживают суд и приговор. Поэтому не надо думать, что суд – это только в конце истории.

Чем более одухотворенной и полной будет наша жизнь здесь и сейчас, тем спокойнее и свободнее мы будем идти навстречу тому, что есть “лишь зримый миг перерожденья души к предвечному полету”. Человек несет в себе чувство вечности, и воскресение мертвых уже здесь, в нашей жизни, закодировано, потому что наша личность получает полноту и возможность для деятельности, и когда придет наш последний час, если наш дух будет достаточно укреплен, он легко одолеет препятствие, которое отделяет его от других миров.

За нашей смертью открывается вечность. Я знал людей, которые не боялись смерти понастоящему, потому что все они ощущали выполненным свой долг на земле. Они отдали все, что могли отдать, и это создало у них такое ощущение созрелости, готовности, как плод, который может упасть. И в свете вот этого труда, добра, творчества, самоотдачи мы можем говорить, что смерти на самом деле нет, что, трудясь понастоящему, духовно, в этом материальном мире, мы трудимся для вечности. Как бы человек об этом ни думал, такое чудо, как человеческая личность, не пропадет в огромном космическом хозяйстве, все участвует в этом высшем созидании, все будет иметь свой расцвет.

“Жизнь будущего века” – это не наши отдаленные потомки, не наши отблески, нити, которые тянутся в будущее, а это – все мы, все человечество.

ДУХОВНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА