Агафий Миринейский

О ЦАРСТВОВАНИИ ЮСТИНИАНА

КНИГА ТРЕТЬЯ

1. Об учреждениях персов, различных переменах в их государстве и о том, что я считал нужным сказать о Хосрове и его роде, все это рассказано, может быть, в более растяну том, чем нужно, изложении, притом, не связанном с преды дущим, но [рассказ этот] показался мне не лишним, не бес полезным, а таким, в каком, как мне кажется, приятное со единено с полезным. Поскольку это зависит от меня, я же лаю и больше всего добиваюсь, как говорится, соединения харит с музами. Я следую отнюдь не добровольно тяго теющей надо мной необходимости, хотя желания и влекут меня к иному. Писание истории является делом величай шим, святейшим, стоящим выше всякого другого занятия. [Для меня же], сказала бы беотийская лира, оно является побочным делом жизненного пути и я не имею возможности заниматься тем, чем я больше всего желал бы. Мне следова ло бы ради подражания прилежнее перечитывать древних мудрецов, узнавать и выбирать все, могущее принести поль зу, и быть для этого свободным и избавленным от других работ. Я же, наоборот, просиживаю у императорского пор тика с раннего утра и до захода солнца, изучаю и объясняю документы, связанные с судебными делами и процессами. Я чрезвычайно страдаю, когда меня беспокоят ими, и в то же время скорблю, когда не беспокоят, так как без труда и беспокойства мне невозможно обеспечить себя достаточно необходимым для жизни. Но если дело и обстоит так, я все же, поскольку это зависит от меня, не успокоюсь и не пере стану заниматься любимым делом, если бы даже кто-нибудь меня и упрекал, что я берусь за дело, превышающее мои силы, и, как говорится, начинаю дело с конца, если бы даже мои труды показались кому-либо совершенно лживыми и пустыми порождениями рассеянного духа; мне самому, од нако, как это бывает у наиболее неопытных певцов, они все равно не перестанут нравиться. Да чтобы не нарушать прили чия слишком длинными отступлениями и экскурсами, необхо димо вернуться к колхидским войнам и к прежней теме.

2. В двадцать пятый год царствования Хосрова, когда война велась в области Колхиды и Мермерой умер, пошел двадцать девятый год управления императора Юстиниана римлянами. Когда Хосрову было сообщено о смерти Мер мероя, он, естественно, был очень опечален и обеспокоен этим несчастьем. А чтобы войско в Лазике не оставалось без вождя, он тотчас поставил во главе его Нахогарана, од ного из самых знаменитых и знатных своих людей.

Когда тот, приготовив все необходимое, направился в путь, в Колхиде произошло удивительное и постыдное со бытие. После того как римляне, предавшись постыдному бегству, как об этом выше было сказано, оставили даже часть своего обоза для разграбления врагам, Губаз, царь ла зов, считал, что нельзя переносить такого позора, и боясь, чтобы в будущем не произошло чего-нибудь еще более пре ступного, тотчас оповестил обо всем Юстиниана, обвиняя военачальников, возлагая всю вину на их глупость, в осо бенности обвиняя Бессу, затем Мартина и Рустика. Этот Рустик по происхождению был эллино-галатом. В войске он находился не в качестве стратига или таксиарха и вообще не имел никакой военной должности. Он был только одним из служащих императорского казначейства, пришел не из того ведомства, в котором собирались общественные налоги (это было поручено другому), но того ведомства им ператорской сокровищницы, откуда посылались средства для награждения отличившихся в боях. Поэтому этот чело век не играл второстепенной роли, но был среди наиболее авторитетных людей, так что ему сообщались военные тай ны, а распоряжения вождей тогда только считались дей ствительными и долженствующими быть выполненными, когда это ему было угодно. Юстиниан уже раньше был не доволен Бессой. Ему надлежало по взятии крепости Петры до прихода Мермероя загородить, как можно более тща тельно, все проходы из Иверии.[54] Он мог с этой стороны сделать недоступными для варваров горы Лазики. Этому способствовала сама природа местности. Он же всем этим по небрежности пренебрег, занятый объездом вверенных ему городов и вымогательством у них денег. Вспомнив об этом, когда до него дошло новое обвинение, Юстиниан лег ко ему поверил. Бесса бьш немедленно лишен власти. Иму щество его было конфисковано. Он был выслан в страну абасгов и там должен был оставаться, выжидая дальнейших о нем распоряжений. На Мартина [император] был сильно рассержен, однако оставил ему высшее командование. Сре ди военачальников он был первым, Юстин вторым, Буза после него и затем по порядку все остальные. И раньше никогда Мартин и Рустик не относились к Губазу чистосер дечно, но глубокое и жестокое соперничество, едва прикры тое, разгоралось между ними, хотя еще не вылилось в от крытый пожар. Началось оно завистью и клеветой, а затем было подогрето и увеличено постоянным и безрассудным подозрением. Рассматривая все его действия с предвзятой точки зрения и муча этим себя, они питали и укрепляли соперничество. Губаз знал об их ненависти к нему и подоз рениях и, вызванный на ответную ненависть, часто называл их трусами и хвастунами, которые не заботятся о серьезных делах. На пирушках перед собеседниками он настойчиво выражал свое негодование, и если к нему приходило по сольство от соседних народов, и тогда он не скрывал своих нападок на них и не умалчивал ни о чем. Они же, не пере нося этого, разгневанные его доносом императору и считая, что он не прекратит доносов, если они еще допустят ошиб ки, решили устранить Губаза, чтобы этим отомстить за по лученные обиды и освободить себя от всяких опасений на будущее время.[55]

3. Обсудив тщательно между собою этот вопрос, и, на конец, придя к выводу, что прежде чем убить его, нужно попробовать заручиться согласием императора, они посы лают в Византию Иоанна, брата Рустика, сообщить импера тору, что Губаз изобличен в благожелательном расположе нии к Персии. И вот Иоанн, добившись тайной аудиенции у императора, оклеветал Губаза, как уже отпавшего от рим лян, и утверждал, что он скоро предоставит персам всю страну, если только каким-нибудь способом ему не поме шают в этом. Император был поражен этим неожиданным известием, но не поверил ему полностью. Придерживаясь средней линии, он сказал: «Позаботьтесь, чтобы этот чело век был здесь». Иоанн же, боясь, чтобы не раскрылась кле вета, когда тот придет, сказал: «Будет исполнено, господин. Однако, что нам делать, если он не пожелает добровольно отправиться сюда?». «Нужно принудить, как подданного, ответил император, нужно употребить все средства при слать его сюда». Иоанн тотчас оборвал его: «Если он, при нуждаемый, будет сопротивляться, то что делать с ним?» «Что же другое, как то, что полагается с тираном; пусть погибнет жалкой смертью», ответил император. «Следова тельно, сказал Иоанн, тому нечего бояться, кто его убь ет?» «Нечего, ответил император, если погибнет как враг при сопротивлении и непослушании». Так ответил им ператор и приблизительно то же написал начальникам войск. Иоанн ничего больше на узнавал и, считая, что его желание удовлетворено полностью, тотчас возвращается к колхам, везя это письмо. Мартин и Рустик, прочитав пись мо, решили, что дело хорошо подготовлено, и тотчас при ступили к его осуществлению. Итак, они призвали Юстина и Бузу, скрыли задуманное и заявили, что нужно как можно скорее идти к Губазу и обсудить с ним совместный поход против персов в Оногурис. Те поверили и отправились вме сте. Их сопровождал небольшой отряд войска. Когда несча стный Губаз узнал, что к нему идут начальники войска, то, не подозревая никакой опасности, он вышел к ним навстре чу у реки Хоб, беззаботный, ничего не опасаясь, сопровож даемый немногими своими, да и то невооруженными и не приготовленными к бою. Ведь он шел к друзьям и близким, не к врагам, а к защитникам страны от иноземных врагов.

4. Итак, все, сидя на лошадях, рассуждали о делах. То гда Рустик сказал: «Ты, Губаз, должен присоединиться к нашему походу против персов и взять на себя часть наших трудов против тех, которые занимают Оногурис. Позорно терпеть их пребывание внутри нашей страны, в особенно сти, когда они чрезвычайно малочисленны и не могут со стязаться с нами». Губаз ответил: «Вам одним, добрые люди, необходимо над этим поработать, так как вы одни являетесь виновниками того, что случилось. Ибо если бы вы не были поражены какой-то внезапной спячкой и распущенностью в ведении дел, то ни укрепление это не было бы окружено стеной, ни вы не были бы охвачены таким позорным и по стыдным бегством, и вообще ничего не случилось бы не достойного. Теперь же, если вы, как говорите, желаете сла вы, и если вы имеете мысли, достойные военачальников, это служебное преступление вами же должно быть исправлено. Я никогда за вами не последую и не приму участия в войне, пока все, что вами упущено, не будет вами же и исправле но». Как только это было сказано, как будто бы это возра жение было признаком отпадения на сторону персов, оче видного и сознательного стремления к тирании, вышеупо мянутый Иоанн, явившийся вестником зла, тотчас же выхва тил кинжал, поразил Губаза в грудь, но еще не смертельно. Тот же, у которого обе ноги свисали с лошади, сразу упал на землю, не столько, думаю, от силы удара, сколько от не ожиданности. Один из дорифоров Рустика, выполняя при каз, ударом меча по голове окончательно добил его, барах тающегося по земле и пытающегося встать. Таким образом был убит Губаз и по указанным причинам, как о том рас сказывают люди, наиболее осведомленные. Юстин и Буза. конечно, скорбели и негодовали, считая случившееся ужас ным преступлением. Однако они сохраняли молчание, ду мая, что это выполнение определенного приказания Юс тиниана. Все же войско лазов было охвачено огромным не годованием и скорбью, так что впредь не хотело ни соеди ниться с римлянами, ни воевать вместе с ними. Похоронив убитого по своему обряду, они не принимали никакого уча стия в войне, считая себя жестоко оскорбленными и поте рявшими отечественную славу.