В. Видите ли вы какой-нибудь выход из трагической ситуации нетерпимости между религиями?

О. Она, разумеется, крайне опасна. Но не в ней корень межнациональных конфликтов. Иначе, например, в Фергане мусульмане не избивали бы мусульман.

В. А Ольстер?

О. Там религия только повод. Руководство католиков и протестантов постоянно борется против межконфессиональной вражды. А существует она на почве национальных, политических амбиций. На почве агрессивности, которая всегда найдет для себя повод. Помните - у Свифта: война тупоконечников с остроконечниками.

Терпимость - результат высокого развития личности и культуры вообще. Это наша цель. Достигается она очень непросто. Ей содействует широта, благородство души, отсутствие комплекса неполноценности. Нетерпимость рождается главным образом у невротиков и ущербных людей.

В. И у неверующих...

О. И у неверующих, разумеется, факты это доказывают.

В. Мы все знаем, что для поляков католическая церковь оказалась оплотом в тех колебаниях, которые сотрясали страну. У нас, конечно, все сложнее, но не может ли, по вашему мнению, православная церковь сделать шаг в сторону большей политизации, с тем чтобы стать оплотом в предстоящих, может быть, более сильных колебаниях?

О. В Польше дело обстоит проще, в частности, именно потому, что она является страной, где господствует одна религия, которая была всегда фундаментом ее культуры. У нас же половина верующих - мусульмане, половина христиане, разделенные к тому же на православных, католиков, протестантов. Не говоря уж о нерелигиозных людях. Это меняет дело, хотя, конечно, Русская Православная Церковь как многонациональная может внести большой вклад в примирение людей.

Что же касается ее "политизации", то ее и так было много в сталинско-брежневское время, когда наши представители вынуждены были повторять зады газетных передовиц и выступать на политических конгрессах с официозными заклинаниями. Такая, с позволения сказать, "политизация" едва ли украшала нашу церковную жизнь.

В. Нет, я просто хотел бы уточнить. Ведь ситуация трагична и там, где православие занимает доминирующее положение. Россию еще не затронули события, подобные ферганским или карабахским, а ведь они, быть может, наготове. И я подумал, что в отсутствие идеи, которая оказалась утопической, Церковь должна быть оплотом, сделать шаг по направлению к этим политическим событиям...

О. "По волшебству" здесь едва ли что получится. Ведь на нашем Востоке многие религиозные руководители призывали к миру и спокойствию, но тщетно. Почему? Десятки лет влияние духовенства всех религий систематически подрывалось. Поддерживались, как мы знаем, например, в исламе, руководители мало достойные. Пропаганда годами внушала, что "попы" - кровопийцы и тунеядцы. Это не могло не остаться без последствий. Авторитет был в той или иной мере поколеблен. Отсюда и трудность, возникающая перед духовенством в момент массовых кризисов. Однако хочу верить, что ситуация изменится. Это и станет тем, что иногда называют перестройкой в сфере религии.

В. А существуют ли, кроме чисто церковных, иные формы духовного возрождения?

О. Тут все тесно связано: и вера, и искусство, и традиции, и этика, и философия. В частности, русская религиозная мысль является величайшим нашим сокровищем мирового масштаба. И это огромное счастье, что сейчас начали издаваться, пусть и ограниченными тиражами, Владимир Соловьев, Чаадаев, Хомяков, Бердяев, Федотов. Но беда в том, что их труды написаны для вдумчивого и неспешного чтения. И не для всех они доступны. Не каждый может понять глубину мысли отца Павла Флоренского или отца Сергия Булгакова. Однако пропагандировать, популяризировать их бесценное сокровище необходимо. По крайней мере мыслящие, интеллигентные люди смогут освоить их. А это уже много. Мы до сих пор недооценивали роль элиты в обществе. Не надо бояться слова "элита". Любое общество развивалось под влиянием своей элиты. И князь Курбский, и Пушкин, и Алексей Константинович Толстой принадлежали к элите. Она формирует все лучшее в народе, и она же ответственна за духовный упадок. В значительной мере. Но только должна она работать в условиях свободы.