– Откуда вы знаете, что я священник?

– Из твоего бреда узнали!..

Ввиду наступающих холодов упросили меня у них пока остаться. Однажды говорит мне хозяин:

– Отслужи ты нам Божию службу! Утешь страждущих. В церкви–то нельзя, народный дом там, а мы уж в овин соберемся. Все у нас будет в молчании…

Ночью привели меня в темный, дымом да копотью пахнувший овин на глухих задворках. При свете свечей приметил я, что все здесь было прибрано и вычищено. На столе, покрытом скатертью, стояли иконы и перед ними три лампады. Человек двадцать пришло на молитву. Отслужил я им всенощное бдение, а потом беседовал с ними. По привычке своей всем в глаза смотрел. Хороши русские глаза на молитве! Мироотречение в них и образ Божий…

Окреп я немножко, исполнил дело свое, распрощался и тронулся дальше.

* * *

Земля пахла морозом, но снега еще не было. От вечернего морозного зарева небо и земля казались медными. И тишина была, словно отлитая из меди, ударить по ней – и зазвучит. Деревня, часовня на горе, черные бревенчатые бани, похожие на Гостомыслову Русь, запах дыма.

У околицы стояла маленькая сгорбленная женщина в тулупе, черном монашеском платке, в тяжелых деревенских сапогах. Она облокотилась на березовую изгородь и смотрела на большую дорогу.

Я подошел к ней и окликнул ее приветствием.

Она вскинула на меня странные, болью какой–то пронзенные глаза свои и улыбнулась неживой улыбкой.

– Ты оттуда? – показала она озябшей рукою на пройденную мною дорогу.

– Да. К вам в деревню иду!

– Так–так… А ты деток моих не встретил?

– Нет, никого не видел.

Она приложила руку к щеке и по–бабьи запечалилась:

– Жду их, пожду, а они не приходят!

– Куда же они пошли?

– Воевать пошли с белыми!.. Люди сказывают, что они убиты, а я не верю. Врут люди!

Подула на свои окоченевшие пальцы и стала смотреть на дорогу.

– Должны придти, – шептала она, смотря вдаль, поверх дороги, – я ведь старая и скоро помереть должна… да и голодно мне и зябко… Куда это они запропастились, баловники этакие?

Завидев кого–то вдали, она исступленно–радостно вскрикнула, сорвалась с места и побежала навстречу, вскидывая вперед озябшие руки.

– Идут, идут! – кричала она. – Детки мои! Родненькие!..

В деревне мне рассказали, что женщина эта помутилась в разуме, когда узнала о расстреле своих сыновей. С этого времени во всякую погоду она выходит за околицу встречать их и каждого встречного спрашивает:

– Не видали ли вы деток моих?

* * *