Он тоже стосковался по судьбе.

По подвигу и жертве. По стрельбе.

По ране в животе. И цель благую

хотел бы знать в лицо, но – темный край –

идешь к себе, а входишь в долю, в пай:

шел в комнату – попал в другую.

Играя с нами с детства каждый дубль,

затертый, обесцененный, как рубль,

в безумной этой ленте без названья,

он чувствовал, что есть иной сюжет

и на него уже направлен свет

избранья...

Есть дух войны. Есть пафос общих дел,

в которых свыше Марс кладет предел

и теплохладью и безволью.

Когда бы только Золотой Телец

его манил!.. Но тот великий льстец

иною соблазнял юдолью:

небрежно так цедя сквозь зубы речь,

поставив ноги чуть пошире плеч,–

вне государства и над веком –

меж духами – то в перьях, то в шерсти –

чужую жизнь и смерть зажать в горсти

и чувствовать себя сверхчеловеком.

...Я знала инока. Он сам был из шпаны.

И он хотел отбить у сатаны

весь этот сброд – крестом, водой и мирром.

И даже Тот, Кто был три дня в аду,

блудниц и алкашей имел в виду

и приходил за этим рэкетиром.

***

Ах, как Леня – нынешний замминистра культуры – у нас танцевал!

Он выбирался на середину комнаты и всегда оставался соло.

Он руки заламывал на затылок, он локтями неведомое писал

и тихонечко так поводил ногами, как бы и не касаясь пола.