Он тоскует по тете, когда она молодою

провожала его и за семью морями

вышивала ему кисет витиеватыми якорями.

...Это дальнее плавание затянулось. Но все – спасутся.

В этих огненных водах очистятся, обернутся

ночи – любовью вечной, а дни – блаженной страною...

Это дальнее плаванье всего лишь величиною

в какой-нибудь век земной, но ведь – не дальше рая...

– Удалась вам жизнь, дорогая тетя!

– И тебе удастся, родная!

В брачной одежде

На солнцепеке – как весел был ситец в горошек!

(Долго хожу и хожу у больничных окошек.)

Как рукава разноцветные к небу взлетали!

(Господи, я повторяю, скажи хоть – жива ли?)

...Шила блузоны в оборках, кокетках, широко

юбки кроила – вразлет, солнцеклешем,– барокко

и рококо: эти рюшки, воланчики, платья –

в кружеве, петельках, лентах, кармашках... Oбъятья

так широко раскрывались, и розы в ключицу

вышивкой вдруг утыкались, взобравшись по ситцу...

В галантерейную роскошь даров промтоварных

нас одевала она – некрасивых, бездарных,

бездерзновенных, смотрящих темно и устало,

словно на праздник, готовила нас, выпускала,

словно на пир, где нельзя быть иначе одетым,

чем в эту радость нарядную – с небом и светом!..

Как вдруг обвисло, как скомкалось все безобразно!

Если бессмертна любовь и добро не напрасно,

тем же воздай, чем она одаряла так щедро:

как было много надежд, и пространства, и ветра!

Может, в Твоих мастерских белошвейных небесных

много есть белых хитонов, нарядов воскресных,

много целебных покровов, спасительных нитей

есть для нее средь высоких Твоих общежитий!

...В серой казенной рубашке – ладонь у ладони,