Петина мама – совсем седая, отхлебнув торопливо кофе,

со словами: «Петя, еще не пора»,– продолжает рассказ:

– Конечно, если глянуть вот так, то жизнь равна катастрофе,

но она целомудренней наших взоров и милосерднее нас!

Петя выходит в сад. Прислоняясь к оконной раме,

Петина мама невидящим взором смотрит ему вослед.

И такая горючая нежность к Пете и его маме

заливает небо и землю, и меня вместе с ними, и мне уже тридцать лет!

О, не подсказывай мне развязку к этой давно затянувшейся драме,

и, покуда время не ткнуло в свои страницы перстом,

зачем ты, возраст-могильщик, размахиваешь пустыми руками,

ветвями осенними жестикулируешь, витийствуешь смородиновым кустом!

Мы и так мучительнейше живем и околицами пробираемся к свету,

не говори, какие холодные нас ожидают края, только выйдет час,

и какие суровые зимы еще нас притянут к ответу...

И, быть может, лишь мальчик Петя заступится там за нас!

На правах погорельца

«Мое,– говорит человек,– время!» И умирает...

И кто-то рассыпавшуюся мелочь старательно подбирает

и пыль стирает.

Время заштукатуривает следы, выводит пятна.

Нищим пришел сюда – нищим и уходит обратно,

пока свеча догорает.

Как много было хлопот – сутолока, размен квартиры,

в доме пустые стены, в диване дыры,

денег, как всегда, нету.

Как много было тревог – то сперли плавки,

то судом грозится сосед – полковник в отставке –

за кинутую на его порог сигарету.

Как много было волнений – об институте, зачете,

работе, поездке туда-то, оттуда-то перелете;

в коридоре лампа погасла.

Шепот и крик: «Это ты во всем виновата!»

Прохудились ботинки, шапка делась куда-то,

в трамвае – завернутое в газету – забыли масло.