В современной России, например, Господь был бы удивлен неверию тех крещеных сынов и дочерей русского народа, которые подняли меч на Бога и на свой народ, для того чтобы сделать его «счастливым»! И удивился бы крепкой вере многих и многих миллионов, не искушенных во зле и насилии, которые терпят все ради Христа с непоколебимой верой и ожиданием Его победы.

В Западной Европе Господь был бы удивлен узостью шовинизма и немыслимым материалистическим цинизмом книжников и фарисеев в Париже, Берлине и Риме, где умерла вера в Бога и ожил ад земных страстей, как некогда было с книжниками и фарисеями Иерусалима, которых Господь обличал, говоря: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда [то есть свои тела], между тем как внутри они полны хищения и неправды69. Еще удивила бы Господа великая вера пиренейских и тирольских крестьян, которые противодействуют давлению своих городских властей и не поддаются влиянию их неверия.

На Балканах удивило бы Господа, как быстро «заржавела сталь», как закоснели и охладели к вере балканские народы, которые Промыслом Его выведены из огня страданий. Те, кто верой победил царства, угасил огненную силу, уклонился от острия меча, восстал из немощи, закалился в битвах, разогнал вражеские воинства, те же в мирное время забыли веру и восстали на нее, похоронили под нечистотами главный источник своей силы и своего победоносного героизма. Удивился бы Господь крещеным книжникам и фарисеям в балканских городах, которые день за днем возводят белокаменные палаты для телесного комфорта, а души разрушают; которые снаружи ревностно очищаются от крови и грязи войн, а внутри полны хищения и неправды. Но Господа удивила бы и крепкая вера шумадийских крестьян и рабочих, сохранивших верность Богу Живому и избравших богомольство, покаяние, очищение души от греховной проказы и искание Царства Небесного как главное дело живой человеческой души. И переходя с континента на континент, Господь удивлялся бы великой вере некрещеных индейцев, монголов и арабов и, быть может, сказал бы, как некогда языческому сотнику: истинно говорю вам, и в Израиле [то есть в христианской Европе] не нашел Я такой веры70.

* * *

Как-то на рассвете я и еще несколько паломников поднимались на «Гору искушений»71. Нам хотелось при восходе солнца, при рождении его первых лучей, посмотреть с этой крутизны на все царства мира и славу их, которые сатана предлагал Господу Иисусу Христу за то, чтобы Он поклонился ему. И солнце осветило землю от Иордана до Моавитских гор, и увидели мы царства мира сего и славу их и поклонились Господу за то, что Он не поклонился сатане ради такого пыльного и дешевого дара. Затем мы спустились в монастырь, который расположен на крутой впадине горы, точнее, в углублении горной пещеры. Гостеприимные монахи, греки и арабы, радушно приняли нас. После разговора о том о сем и осмотра монастырских достопримечательностей я решился спросить настоятеля, кто из братии является духовником монастыря. Он привел восьмидесятилетнего старца, монаха Авраамия, который, несмотря на возраст и худобу, имел удивительно светлое, радостное, почти детское лицо. После нескольких общих фраз я, боясь смутить его своим вопросом, спросил:

— Отче Авраамий, что в жизни самое важное? Но старец смутил меня своим неожиданно быстрым ответом:

— Вера!

— Только вера?

— Из веры проистекает все остальное.

— Можешь ли ты доказать это?

— Одним могу, другим не могу: тем, чье сердце похоже на воск, могу, а тем, чье сердце как камень, не могу.

— А как ты доказываешь?

— Если бы апостолы не поверили во Христа, разве они пошли бы за Ним? И если бы не сохранили веру в Него, разве они могли бы творить такие чудеса?

— Отче Авраамий, а что ты считаешь самым важным и высоким в собственной жизни?