Страстей очень много. Есть две общепринятые классификации, разработанные святыми Отцами. В них выделяются главные страсти и произрастающие из них дочерний. Они друг другу не противоречат, это просто подход немножко с разных сторон. Одна выделяет три корня страстей: самолюбие, славолюбие, сребролюбие. Три «С».

Что такое самолюбие? Здесь имеется некоторое расхождение смыслов у церковного слова и обычного русского словоупотребления. То, что мы на мирском языке именуем самолюбием, здесь скорее это славолюбие, то есть когда нам нравится, что нас возносят, и не нравится, когда нас принижают или кажется, что принижают. А на языке церковном, когда слово «самолюбие» встречается в молитвах, например в молитве покаянной из вечернего правила, имеется в виду нечто другое. Имеется в виду любовь к своему телу и душе, к услаждению тела и души. Когда мы стремимся исполнять все наши телесные пожелания и пожелания низшей части нашей души. Нам кажется, что без них не жизнь. Вот это самолюбие. Сюда входит и желание покоя, и желание насытить чрево. И желание всяческих развлечений, новых впечатлений. Украшение жилищ, излишняя забота об их удобстве. Любовь к одежде, страсть к автомобилям, столь распространенная. В Америке мне рассказали, что большой процент американских мужчин дарят подарки своим машинам на Валентинов день. Это уже даже страстью нельзя назвать, это какое-то умственное помешательство, возникающее из самолюбия.

Славолюбие – это любовь к славе, то есть желание возвышения себя в глазах других и в глазах собственных. Много произрастает пороков из этого корня. Оттого, что мы ставим себя высоко, мы осуждаем; мы становимся нетерпимы, поэтому обижаемся, раздражаемся. Мы тщеславны. Буквально по песне из фильма «Буратино»: «На хвастуна не нужен нож, ему немного подпоешь – и делай с ним что хошь». Ровно так происходит и с нами. Дьявол нам немного подпоет или людей каких-нибудь пошлет, которые нам подпоют, и делает с нами «что хошь». Из славолюбия происходит и гордость, мать всех пороков.

Третий корень – это сребролюбие, то есть любовь к приобретению. Не обязательно к деньгам, а именно к приобретению. Изначально эта страсть имеет происхождение от самолюбия или славолюбия. То есть мы приобретаем сначала ради чего-то: или ради того, чтобы ублажить тело или душу, или ради славы и тщеславия – хотим прославиться, выглядеть лучше. Очень быстро это превращается в самоцель. Все, наверное, помнят образ Скупого рыцаря из пушкинских «Маленьких трагедий», который копит свое богатство, отказывает себе и своему сыну во всем, живет в нищете и впроголодь. Единственным счастьем для него осталось спускаться в подземелье и открывать свои сундуки. Пушкин, со свойственной ему гениальностью, опоэтизировал эту страсть. В его изложении она выглядит весьма грандиозно. Скупой рыцарь – это не какой-то презренный скряга. В охватившей его страсти есть даже какое-то величие. Величие не в положительном плане, а в плане всеохватывающем. Мы видим, как страсть поглощает всю душу незаурядного, сильного и смелого человека.

Это три корня, откуда произрастают разнообразные страсти.

Вторая классификация страстей восходит к знаменитому церковному писателю IV века Иоанну Кассиану Римлянину. Он ради душевной пользы, чтобы приобрести рассуждение и истинное знание, предпринял далекие путешествия из Италии, откуда он происходил, на Восток. Сначала посетил Палестинские монастыри, потом Египетские, встречаясь с разными отцами и стараясь у них что-то почерпнуть и чему-то научиться. Жил он какое-то время и в Константинополе, где слушал слова знаменитого церковного учителя Иоанна Златоуста и учился у него. После этого преподобный Иоанн Кассиан вернулся на Запад, где еще долгое время жил, являясь учителем и устроителем монастырской жизни по образцу того, что он увидел на Востоке – в Палестине и Египте. В своих сочинениях он суммировал (не изобрел и не ввел, а именно суммировал) учения святых подвижников, которые он слышал в пустынных скитах и отшельнических кельях Востока. Он говорит о восьми главных страстях. Первой именуется угождение чреву – чревоугодие, дальше идут блуд, сребролюбие, уже нами упоминаемое, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость (Писания. Книга 5, гл. 1).

О чревоугодии

Преподобный Иоанн Кассиан сам был монахом и писал свои сочинения по просьбе епископов и настоятелей монастырей, которые обращались к нему с вопросами и за советами. Он начинает со страсти чревоугодия – начальной страсти, с которой надлежит вести борьбу монаху. Это фундамент, на котором строится монашеское житие, ибо монахи ведут особо возвышенную жизнь и без сугубой борьбы с чревом они не могут в ней преуспеть. Он приводит такой пример: сравнение с Олимпийскими играми, которые он еще застал37. На Олимпиаде сначала бывают отборочные соревнования, и только победившие в них допускаются к борьбе за медали. Так и в духовной брани: тот, кто не победил плоти в ее страсти чревоугодия, не допускается к борьбе за высшие монашеские добродетели. Кто желает вести жизнь равноангельную, должен начать борьбу с этой страсти (Книга 5, гл. 12–13).

Мы с вами не монахи. Может быть, кто-нибудь из нас когда-нибудь и сподобится монашеского подвига, но пока мы будем рассуждать как миряне. И, как миряне, мы бы не поставили эту страсть по своей важности на первое место. Хотя она важна и для нас. До начала Великого поста осталась неделя. Можно даже сказать, что он начинается с завтрашнего дня, потому что уже завтра начинается пост на мясо и воздержание от супружеских отношений, для тех, кто строго исполняет церковный устав. Это касается единомысленных пар, в которых оба супруга являются членами Церкви и сознательно желают соблюдать пост. А поскольку нам предстоит пост, то мы и начнем со страсти чревоугодия. Не потому, что это самая важная, самая глубоко поражающая нас страсть, а именно по этой причине.

В борьбе с этой страстью, как всегда и везде, нужно найти правильный, серединный путь, особенно нам, мирянам38. И не уклоняться ни налево, ни направо (см.: Притч. 4, 27). Мы уклоняемся направо, если пытаемся к этой страсти относиться по-монашески, то есть возводим на самый высший уровень и все свои силы сосредотачиваем на борьбе с ней. Свое же духовное преуспеяние измеряем тем, насколько мы преуспеваем в посте. И, как всегда, как только мы начинаем воспринимать несвойственное нам житие, мы немедленно пленяемся гордостью и тщеславием. Так как все страсти взаимосвязаны, то и бороться мы должны со всеми страстями, не оставляя в небрежении какую-либо из них. Отцы приводят сравнение с осажденным городом. Нет смысла защищать всю стену, оставив один участок открытым: враг ворвется через него39. С одной стороны, мы должны вести круговую оборону, хотя где-то на каком-то направлении мы можем сосредотачивать преимущественные усилия. С другой стороны, так как одна страсть порождает другую, то и успех в борьбе с одной страстью приносит нам сразу преуспеяние и на других участках фронта.

Так вот, как только мы начинаем пытаться воспринять несвойственное нам житие, начинаем выходить из чина, заповеданного для мирян, то мгновенно пленяемся тщеславием, и наше воздержание, вместо того чтобы приносить нам пользу, начинает приносить нам вред. Об этом пишут не только советующие мирянам, на это всегда обращают внимание писатели, которые пишут о борьбе со страстью чревоугодия для иноков. Они пишут: «Следите, чтобы борьба с этой страстью не ввела вас в гордость и превозношение». И действительно, люди, которые сильно напирают на пост, берут на себя какие-то дополнительные посты, начинают в подражание монахам поститься по понедельникам, обычно впадают в тщеславие, становятся превозносящимися, смотрящими на всех свысока: вот эти все ходят чревоугодники, ядцы-винопийцы, то ли дело мы. В общем, начинается фарисейство. Вот, чтобы не было у нас фарисейства, перед постом, в Неделю мытаря и фарисея, нам предлагается напоминание о том, куда мы можем впасть. Мы читаем о постящемся фарисее и непостящемся мытаре. Как превозносящийся, в частности своим постом, фарисей был осужден, а кающийся мытарь был оправдан. И в знак того, что мы отвергаем фарисейство, следующая неделя освобождается от поста в среду и пятницу. Мы не фарисеи, мы можем и не поститься два раза в неделю.

Со стороны уклонение направо видно хорошо, в самих себе мы это видим хуже и бываем часто увлечены примерами фарисейства. Нам кажется, что этот человек такой духовный и является примером для подражания. Все постятся в среду и пятницу, а он еще понедельник добавил. Он того-то не ест, он тогда-то не ест, он ест один раз в день и так далее. От таких вещей Отцы предостерегали даже в монашестве, особенно в наше время. Вообще усиленный пост и те подвиги постные, про которые мы читаем у древних Отцов, для нашего времени чрезмерны. Те, кто перелагал учение древних Отцов для современников, об этом всячески предупреждали40. Я приведу пример из писаний святителя Феофана Затворника – подвижника, практически современного нам, хотя уже и он во многом является для нас недосягаемой высотой. Он пишет одной своей корреспондентке – новоначальной монахине, которая, приняв монашеский постриг и переживая подъем благодати, взяла на себя в монастыре дополнительный пост. Он ей пишет: «Все мне нравится в Вашей жизни, нравится Ваше воодушевление, с которым Вы начинаете Ваше монашеское поприще, вот только этот постишка Ваш дрянной меня смущает». Он ей советовал его оставить, потому что выделение из среды наших собратьев ведет к тщеславию, которое является значительно более тонкой и погибельной страстью, чем чревоугодие.

Итак, нам не надо уклоняться направо. Уж если когда-нибудь мы решимся на какой-нибудь дополнительный подвиг поста (не так как все вокруг нас постятся), то это должно быть известно только нам и нашим духовникам. А для остальных должно быть сокрыто в тайне41. Пусть наша левая рука не знает, что делает правая (Мф. 6,3).

Уклонение налево – это когда мы вовсе пренебрегаем борьбой с этой страстью. Пренебрегаем, вспоминая слова, что не то оскверняет человека, что входит в уста, а то, что выходит из уст (Мф. 15, 17–18). Борьба с чревоугодием ведется через воздержание, а мы считаем, что это не для нас, это для монахов. Мы работаем, у нас тяжелый труд. Мы не можем воздерживаться, нам надо кушать, мы больны. Это тоже крайность, которой мы должны избегать. Мы должны помнить, что единственная заповедь, которая была дана первым людям в раю, была заповедь поста (Быт. 2, 16–17). И нарушение этой заповеди привело к страшнейшему падению. Мы должны помнить, что все преуспевшие в духовной жизни постились. И Церковь, сознавая, что мы миряне, мы работаем, что труд наш иногда очень тяжел, что сейчас время такое, когда здоровье человеческое, из-за его же собственных усилий и преуспеяний во грехе и небогоугодных занятиях, катастрофически пошатнулось, тем не менее поста не отменяет. Понимая, что устав поста, который записан в Типиконе, становится недосягаемой высотой, Церковь относится к послаблениям в пост снисходительно. Однако пост остается и никак не отменяется.