Надобно различать два вида свободы: свободу формальную, или психологическую свободу (свободу воли), и свободу существенную (реальную, истинную), или нравственную (свободу духа).

Формальная, или психологическая, свобода есть свобода выбора (liberum arbitrium), т.е. способность направлять свою деятельность на те или другие предметы, избирать тот или другой путь, делать себя или чадом Божиим, или рабом греха.

Cвящ. Писание почти не находит нужным говорить о формальной свободе: Оно ее предполагает, как общеизвестный и несомненный факт, когда речь идет о человеке и его действиях. Так, сотворивши человека, Бог сказал ему: от всякого древа райского ты в праве есть, от древа же познания добра и зла ты не в праве есть. Яснее говорится во Второзаконии: Я предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло: избери жизнь и будешь жить ты и семя твое (гл.30:15-19). Иисус, сын Сирахов, пишет: Сам изначала сотворил человека и оставил в его руке произволение его: если хочешь соблюдать заповеди, и веру сотворишь и благоволение. Предложил тебе огонь и воду, на них же хочешь, прострешь руку твою (Сир. 15:14-17). В Новом Завете обличительную речь к фарисеям Господь заканчивает следующими словами: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Матф. 23:37). «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди», — сказал Господь Спаситель богатому юноше (Матф.19:17). «Вы всегда противитесь Духу Святому», — говорит апостол евреям (Деян. 7:51). И в 1-ом послании к Коринфянам: — «но кто будучи властен в своей воле» (7:37). Мефодий Тирский пишет: «Бог, желая почтить человека и сделать его способным узнать лучшее, дал ему власть, по которой он может делать, что хочет; Он склоняет его способность к лучшему, но не с тем, чтобы отнять свободу, но как Отец убеждает сына учиться наукам». Человеку дана способность, которой он может повиноваться Богу, и в этом состоит произвол свободы. Вообще же, отцы и учители церкви доказывали свободу человеческой воли против язычников, гностиков и манихеев.

Свобода выбора подтверждается и самонаблюдением человека. Совершая любое действие, мы чувствуем, что сами решились на это действие и совершаем его, что ничто ни извне, ни изнутри не принуждало нас с неотразимой необходимостью, следовательно, мы могли поступить иначе. Хотя мы сознаем содействовавшие поступку причины, но, по крайней мере, признаем за собой окончательное решение, дальше которого нельзя сдвинуть действие или причину его. Никто не отважится утверждать, что он был подвигнут на совершение действия с такой же непреодолимой необходимостью, с какой движется брошенный камень. Второй факт, доказывающий свободу человеческой воли, есть раскаяние, а вместе с тем, существующие во всех человеческих обществах наказания преступников. Если человек не волен был совершить известное действие, если он не есть вина или причина его, то зачем раскаиваться, и за что его наказывать? Раскаяние есть, очевидно, сожаление человека о том, что он поступил так, а не иначе. Оно есть невольное признание, что он мог бы поступить иначе. А в действиях обыденных, не относящихся непосредственно к высшей цели или конечному назначению человека, свобода воли обнаруживается весьма ясно. Напр., гуляя по улицам города и дойдя до перекрестка, я могу совершенно по своему изволению пойти в правую или левую сторону. (Свобода сказывается и в теоретической области, т.е. в области мышления. Без свободы было бы невозможно мышление. Мысля, мы сочетаем представления так или иначе, смотря по тому, как нам это нужно).

Свобода выбора отвергается детерминистами. Они исходят из того положения, что ни одно человеческое действие не может состояться без мотивов или побуждений к деятельности (со стороны ли представлений о предметах, или со стороны влечений), которыми предопределяется воля, и, следовательно, она несвободна. Но спрашивается: чем же объясняется то напряжение и та борьба, которую испытывает воля, прежде чем решиться на известное действие? Если все совершается само собой, независимо от воли, если воля, как думают детерминисты, лишь пассивная, или страдательная, сторона, активная же и действительная — мотивы, то зачем воле напрягаться, зачем бороться? Эта борьба не так заметна в кругу обыденных и привычных действий, но она ясно проявляется в случаях непривычных и важных. Мотивы только возбуждают, подают повод к обнаруживанию воли, причина же, производящая действие, и есть та самая свободная воля. Мотив только потому становится причиной и производит решение или действие, когда воля усвояет его себе, делает его частью себя. Полагая, таким образом, последнюю причину решения и действия воли в самой же воле, мы находим в ней способность начинать новый ряд действий, быть причиной причины решения и действия.

А то, что человеческая воля может действовать не иначе, как по мотивам, т.е. по вызовам со стороны представлений о достоинстве различных предметов и со стороны влечений, коренящихся в естественной индивидуальности, это указывает только на то, что она не есть безусловная воля, какова воля Божеская, но обусловлена рядом обстоятельств, т.е. ограничена. Свободная воля Божия сама есть источник бытия и его законов и, следовательно, основание своей жизни и всех своих действий заключает единственно в самой себе. Воля же человеческая получает предметы своей деятельности извне; они даются ей готовыми, а не производятся ею, следовательно, она ограничивается ими, вызывается ими к деятельности. По слову Свящ. Писания, Бог Совершает все по изволению воли Своей (Еф. 1:11); Он тверд и кто отклонит Его? Он делает чего хочет душа Его (Иов.23:13). Между тем о человеке говорится, что он должен сначала испытывать, что есть воля Божия благая и угодная и совершенная (Рим.12:2), и только тогда действовать. Не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия (Еф. 5:17).

Далее, человеческая душа всегда живет в двух областях: ясной, сознательной, и темной, бессознательной. Содержание последней никогда вполне не переводится в содержание первой; темная и бессознательная область всегда является базисом для явной и сознательной области. Потому-то свобода человека, принадлежащая ясной области, всегда связана несвободой темной области; темные и слепые естественные влечения всегда служат, как основанием для сознательной и свободной воли, так и вызовом ее к деятельности. Между тем в Боге не существует такой противоположности; все Его существование и вся жизнь Его принадлежат области ясной, сознательной. Он есть свет и тьмы в Нем нет, ни единой (1Ин. 1:5; Иак. 1:17).

Существует еще мнение (бл. Августин), что, хотя человек сотворен свободным, но в акте грехопадения он потерял свободу, раз навсегда сделался несвободным (servum arbitrium), и потому вне области искупления и благодати, к которой он относится, как пассивный сосуд, может только грешить. Если и осталась у него свобода, то разве для действий обыденных и внешних, а не для нравственных и угодных Богу. Нельзя не признать глубокого смирения, искреннего чувства и относительной истины, выражающихся в этом признании. Мы уже говорили, что вне христианства и предлагаемых им средств нравственность далека от своего идеала, т.е. от самоотверженной деятельности бескорыстной любви. Но если вне христианства не существует совершенная нравственность, то отсюда не следует, что невозможна там и всякая нравственность. Не знаем ли мы в языческом мире мужей (напр., Леонида), действия которых должны быть названы благородными, честными, самоотверженными, похвальными! И неужели Бог не полагает никакого различия между поступками преданного долгу и отечеству мужа (каков Леонид) и поступками какого-либо труса и постыдного изменника? Если бы в естественном человеке (живущем вне христианства) совершенно не было нравственной свободы, т.е. возможности делать добро, тогда было бы невозможно обращение в христианство, или, по крайней мере, это обращение не имело бы никакой цены, так как оно было бы совершено несвободно; а необращение в христианство не навлекало бы никакой вины на человека. Человек не есть только член рода, как выходит из теории нравственной несвободы со времени греха Адама, — он есть индивидуум. Потому, согрешив в Адаме и рождаясь с его первородным грехом, и существом повинным, человек в то же время или навлекает на себя еще большую вину, из-за своих личных новых грехопадений, или борется со своей испорченной природой, и, следовательно, умаляет греховную тяжесть и свою виновность.

Истинному учению о свободе приходится считаться не только с детерминизмом, но и с противоположным ему учением — индетерминизмом. По этому учению, человеческая воля индифферентна (безразлична) находится над всеми мотивами или побуждениями и во всякое время может с одинаковой легкостью следовать по своему желанию тому или другому мотиву; напр., злодей сразу может стать добрым человеком, лишь только ему заблагорассудится. Воля, по этому учению, потому и свободна, что она независима от мотивов, и свобода есть ничто иное, как чистая способность выбирать.

Мало того, что такая свобода не подтверждается ни опытом, ни Свящ. Писанием, — она не нужна нам; не о такой свободе мы хлопочем в нашей науке и в нравственной практике. Нам нужна такая свобода, которая постепенно укреплялась бы в неизменном следовании добру, а не носилась безразлично над добром и злом. При индетерминистической свободе немыслимо нравственное совершенствование. Чем больше человек укреплялся бы в добре и освобождал себя от возможности совершить зло, тем менее он был бы свободен по этому учению, а чем более был бы нравственно шаток в делании добра, тем более был бы свободен. Но кто из нас согласится с таким взглядом на свободу? Не в формальном выборе заключается сущность свободы, как увидим сейчас. А если обратимся к опыту, то заметим опровержение индетерминистического учения на каждом шагу. О каждом известном нам человеке мы составляем себе какое-либо определенное представление и предполагаем, что он при всех возможных случаях более или менее выдерживает свои привычки и свой характер. Напр., в нужде я не обращусь за помощью ни к скупому, ни к жестокосердному, а к милостивому и привыкшему помогать бедным. Задумав совершить сообща какое-либо бесчестное действие, я обращусь за соучастием в преступлении не к честному человеку, а к привыкшему не внимать голосу своей совести и вменять в ничто свою честь. Или, если я вижу, что известный человек успел победить в себе дурные влечения и не поддается искушениям, то я, отнюдь, не считаю его несвободным, — хотя ему невозможно поступить против совести, но напротив, в отсутствии этой противоположной возможности я усматриваю совершенное господство свободной воли.

Отвергая индетерминистическое учение, мы уже перешли ко второму виду свободы, а именно к свободе существенной, или истинной, к свободе нравственной, полной. Свобода в этом смысле состоит в добровольном стремлении человека к указанному ему Богом назначению, или к добру. След., не исключается и грех. Когда человек достигнет такого состояния, при котором для него исключен уже выбор между добром и злом, когда он направит себя единственно к добру, тогда он становится вполне свободен. В таком, главным образом, смысле понимается свобода в Свящ. Писании, такую свободу оно удостаивает благородного и высокого названия свободы. Напр., и познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин.8:32); если Сын освободит вас, то истинно свободны будете (ст.36); где Дух Господень, там свобода (2 Кор.3:17); закон духа жизни о Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти (Рим.8:2); кто вникает в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будет не слушателем забывчивым, но исполнителем дела (Иак.1:25); так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы (Иак.2:12); сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих (Рим.8:21).

Потому-то истинная свобода есть, по учению Свящ. Писания, осуществленная, уподобившаяся Богу личность — новый человек, созданный по Богу в праведности и в святости истины (Еф. 4:24), — обновляемый в разум по образу создавшего его; истинная свобода есть употребление свободы не для прикрытия зла, но как подобает рабам Божиим (1 Пет. 2:16). По этой же причине творящий грех есть, по учению Свящ. Писания, несвободный человек: всякий делающий грех есть раб греха (Ин. 8:34); и Господь пришел для того, чтобы освободить людей и сделать их свободными чадами Божиими; благодарим Бога, что вы прежде быв рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения, которому придали себя (Рим. 6:17). Вообще, вне отношения ко Христу нет в Новом Завете речи о свободе. В этом смысле сказал Господь: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15:5).

Истинность библейского отождествления свободы с конечным назначением человека свидетельствуется и в обыденной жизни. Так, когда воспитатель внушает ребенку стремления разумные и добрые, то говорится, что он нравственно «освобождает» его. Или, когда человека, склонного к пьянству или воровству, принуждают отстать от страсти, то опять выражаются, что его «нравственно освобождают». Очевидно, что здесь свобода понимается в смысле задачи или цели жизни; и в этом смысле можно делать человека свободным вопреки его желаниям. И на вопрос, почему стремление человека к добру и к богоуподоблению названо именем свободы, можно ответить так: Свобода вообще есть самоопределение, подчинение самому себе, а не посторонней воле, она есть независимость. След., когда человек стремится к своему истинному назначению, т.е. к добру и к Богу, он определяет себя из своего истинного и первоначального существа, а не из чего-либо постороннего, вынужденного. Когда же он делает грех, когда уклоняется от Бога и предается злу, тогда он определяет себя не по своей истинной природе, а по чуждому ей началу, по чуждой власти (так как зло и грех чужды богоданной природе человека); следовательно, он одолевается тогда внешними силами, он несвободен, он «раб греха», по словам Св. Писания. Хотя его воля свободна, но не свободен дух его, который подчинен злой воле.