"Я размышляю". Но раввин Иисус сказал: "Я призываю в свидетели небо и землю, что не отступлю от тебя, пока "Ты не скажешь мне, о чем ты размышляешь". На это бэн-Сома ответил: "Я был погружен в занятие космогонией. Мне кажется, что между верхними и нижними водами пространство от двух до трех пальцев". О другом раввине одна из древнейших частей Талмуда рассказывает следующее: "Раввин Иоханан бэн-Саккей ехал на осле, а за ним шел пешком раввин Елеазар бэн-Арох. Последний сказал: "Равви, научи меня отделу из Меркабы". Учитель возразил: "Не учили ли мудрые, что нельзя излагать Меркабу даже перед одним слушателем. Не значит ли это, что мудрый должен исследовать ее самостоятельно?" "Так позволь, — сказал Елеазар, — чтобы я предложил тебе об этом речь". "Говори", — ответил тот. Когда Елеазар приготовился говорить о Меркабе, учитель сошел с осла, заметив: "Неприлично, чтобы я, сидя верхом, выслушивал речь о славе моего Творца". После этого они сели под деревом и повели речь, и тут сошел с неба огонь и окружил их, и готовые на служение ангелы скакали и ликовали перед ними. Один ангел воскликнул из огня:

"Как точно ты изображаешь — это и есть Меркаба!" Тогда начали петь радостную песнь уже все деревья. Когда Елеазар закончил свою речь, Иоханан встал, поцеловал его в голову и сказал: "Пусть будет благословен Бог Авраама, Исаака и Иакова, который дал нашему отцу Аврааму столь мудрого сына, способного так говорить о славе нашего Отца на небе".

Насколько велика была притягательная сила этих таинственных учений и как она необоримо влекла к себе, это видно из талмудических предостерегающих слов по поводу напряженных занятий бэн-Сома: "Если ты нашел мед, то наслаждайся им в меру, чтобы не изблевать его, если ты вкусишь его в излишестве". По другому преданию, желание учеников быть введенными в изучение Меркабы отклоняется из-за указания на учение древних, которые объясняли слова писания: "мед и молоко под твоим языком" следующим образом: "вещи, которые слаще меда, остаются ниже языка", т. е., что о тайнах мироздания нельзя говорить. В другом месте Талмуда говорится: "Нельзя излагать историю творения перед более, чем двумя слушателями, а Меркабу — более, чем перед одним, да и то лишь тогда, когда тот сам мудр и способен исследовать самостоятельно". Или вот совсем уж грозное предостережение: "Кто исследует четыре вещи, тому было бы лучше никогда не родиться. Эти четыре вещи суть: что вверху и что внизу, что было раньше творения и что будет потом. И кто не щадит чести своего Творца, тому лучше было бы не родиться". Гемара, содержащая толкование на приведенную часть Мишны, подробно обсуждает границы любомудрых исследований. Она говорит о миротворении, о семи небесах, о "троне славы" и окружающих его херувимах " и серафимах, о священных животных и служащих ангелах — и... всегдашний ее припев: от сих не дальше! Очевидно, Таинственные учения висели над бездной ереси, так что требовалось проведение самых строгих и точных границ, чтобы, напр., не сбиться на ложный путь отличения Творца от высшего Бога, и этим не унизить первого перед последним...

III

Среди евреев диаспоры в Александрии мы встречаемся с подобными же уклонениями от ортодоксального иудаизма, что и на палестинской почве. Из сочинений Филона мы узнаем о т. н. либеральной партии, отрицавшей обрядовый закон Моисея, о секте терапевтов и о каких-то мистах. Учение же самого Филона можно поставить в один ряд с теми космогониями и теогониями, которыми так увлекались раввины.

 Филон также имел своей целью сблизить иудейство с греческой философией, привить евреям начатки греческой философии и сделать в глазах греков заслуживающим внимания еврейское учение. В своем учении Филон придерживается мысли о формальном превосходстве иудейства. Для него все записанное в священных книгах Моисея — божественные изречения: пророки говорили по вдохновению от Бога. С этим убеждением Филон не расставался, заимствуя материал для своей системы из греческой философии, ибо, по нему, греческие философы все свое Действительно ценное заимствовали у Моисея, "пили из источника иудейского божественного закона". Но так как предположение Филона было в последнем отношении неправильно, и в действительности существовало глубокое различие между учением греческих философов и божественным откровением в иудействе, то Филону пришлось для оправдания своего неверного принципа обратиться к искусственному методу, аллегоризму, перетолковыванию в каком угодно смысле того, что по прямому смыслу не подходило к его системе. От искусственного соединения нёсоединяёмого получилось не только явная нестройность системы Филона, но и ее противоречивость.

Характерным свойством учения Филона является дуализм между Богом и материей. Дуализм обусловливает собой развитие всей системы Филона и окрашивает в известный цвет ее частности. Филон исходит из трансцендентного понятия о Боге, к чему не было поводов ни в иудейском раввинистйческом учении, ни в греческой философии. Бог стоит на надосягаемой высоте и резко отличается от мира. Только Ему одному в собственном смысле и свойственно бытие. Но, утверждая Божие бытие, нельзя, однако, составить или дать положительное понятие о Боге. Ведь божество бесконечно возвышено над миром, а все наши понятия слагаются из миро- или самосознания. Поэтому можно только говорить о том, что Бог есть, но не о том, каков Он есть. Бог лишен всяких свойств — Он нерожденный, нетленный, неизменяемый. Бог не может быть положительно определен. Бытие божие есть единственный предикат, который можно приложить к Богу.. Филон восстает не только против пантеистического смешения Бога с миром, но он избегает всяких вообще сравнений Бога с тварями. Бог, говорит он, не человекообразен.

Но в учении о Боге Филон не остался верен самому себе: признав Бога неопределимым, он, тем не менее, приписывает ему положительные черты. Бог, по Филону, объединяет в себе все совершенства, и от него они рассеваются в тварном мире. Бог все наполняет собой и все  проникает;  Богу  свойственно делание.  Среди положительных свойств Бога Филон особенно выделяет благость и могущество. Бог, будучи отделен, но Филону, глубокой пропастью от мира, не может войти в непосредственное с ним "столкновение, ибо всесовершенный не должен оскверняться соприкосновением с материей. Резкая противоположность Бога миру и полная зависимость последнего от Бога заставили Филона искать посредников, благодаря которым божеству, столь удаленному от мира, открылась бы возможность в этом мире действовать. Учение Филона о существах-посредниках совмещает в себе самые разнородные представления. Сюда привлекаются и платоновские идеи, как первообразы, и, деятельные, первопричины стоиков, и иудейское учение об ангелах, и греческое — о демонах. Господствующее место занимают стоические деятельные первопричины: перед созданием чувственного мира, Бог, по Филону, повторяющему Платона, произвел сверхчувственный мир идей. Эти идеи должны были служить не только прототипами вещей, но и причинами или силами, их производящими. , Названные духовные силы, через которых Бог приводит в порядок беспорядочную материю, суть слуги и заместители, посредники между ним и тварным миром, а также его посланники к людям. По функциям существ-посредников, равно как и по приписываемым им именам, трудно определить, являются ли они существами личностными или нет; вероятно, они одновременно и те, и другие. В учении Филона о посредниках пересекаются двоякие представления: религиозные (когда подразумеваются существа-личности) и философские (когда он имеет в виду отвлеченные эйдосы). Он связывает оба представления, не замечая их противоречивости. Неустойчивое воззрение Филона на природу посредников неизбежно отразилось и на его представлении об их происхождении. В его сочинениях встречаются высказывания, из которых будто бы следует, что он ведет их происхождение от божествa в виде эманации. Однако, поскольку Филон нигде прямо не говорит об этом, мы не имеем права усвоять ему учение об эманации наподобие восточного или стоического.

Численность сил в системе Филона определить невозможно: их количество беспредельно. Отношения, т. е. координация или субординация этих сил весьма неопределенны. Сравнительно яснее представлены высшие силы: у единого истинного Бога, согласно Филону, живут две высшие силы — благость и могущество. Своей благостью он все создал, через могущество всем управляет. Третья сила, объединяющая две первые, называется логос....Логос занимает весьма важное место в системе Филона. Он есть всеобщий посредник между Богом и миром. Логос — это идея, совмещающая в себе все другие идеи (эйдос эйдосов); это сила, заключающая все прочие силы; это — объединение всего сверхчувственного мира; Он и не создан по образу конечных существ, и ни не создан. Он есть представитель и посланник Бога: он — архангел, сообщающий людям божью волю; он — орудие, с помощью которого Бог создал мир. Равным образом, логос есть и представитель мира в его отношении к божеству, первосвященник, возносящий за мир молитвы к Богу. Отношение логоса к Богу, а в связи с этим и личность логоса, у Филона также неопределенны и невыясненны. С одной стороны логос, как атрибут Бога, тождественен с его премудростью; а с другой, — он отдельное существо, как бог в несобственном смысле, или второй бог. К миру логос относится как первообраз к образу, как сила к явлению; вместе с тем, он — как бы душа мира, — сила, двигающая его внутреннюю жизнь; он есть связь, соединяющая все части мира, вечный закон Бога, данный миру, живой всеобщий разум...

Мир, как произведение посредствующих существ, особенно логоса, как образ своих божественных первообразов может заключать в себе лишь одно доброе и прекрасное. Следовательно, зло и всякого рода несовершенства, несомненно существующие в мире, не могут быть отнесены к производящей силе посредствующих существ и, тем более, иметь своего основания в Боге. Отсюда появляется необходимость в другой первопричине всех существующих изъянов. Таковой определяется материя. Она есть нечто безобразное, бескачественное, безжизненное, — косная и беспорядочная масса. Из нее, при посредстве логоса и других сил, Бог образовал чувственный мир (так как материя выступает в качестве второго принципа наряду с Богом, то у Филона не может, собственно, идти речи о миротворении, но только о мирообразовании). Все отношения Бога с созданным миром, равно как и его хранение, происходит через тех же посредников — идей и божественного логоса, так что попечение о мире является, в сущности, продолжением творческой мирообразующей деятельности.

С особенной ясностью дуализм Филона проявляется в его учении о происхождении человека. Людские души дрднадлежат к тем силам, которыми наполнено воздушное пространство между Богом и материей, т. е. к ангелам и демонам. Просто они находятся ближе к земле, вследствие чего ею притягиваются и спускаются в тела. Следовательно, души представляют собой эманации божества. Только низшие части или способности душ возникают путем рождения и передаются из рода в род. Разум же всегда приходит к людям извне. Бог вдувает свой дух (пневму) в человека. Тело же, напротив, принадлежит материальному миру. Оно —источник всякого зла, темница, в которую заключен дух, труп, который душа влачит с собою, гроб или могила, из которой она снова восстанет к истинной жизни. Чувственность, грех — связаны с телом человека и прирождены ему.

Кроме рассмотренных религиозно-нравственных движений и уклонений от иудейства на палестинской и египетской почве, история сохранила имена неизвестных нам иудейских сект, которые стоят, по положительному и определенному свидетельству древности, в прямой связи с признанными родоначальниками христианского гностицизма. "До того времени (смерти Иакова праведного), — говорит Егезипп, — церковь называлась девою чистой, ибо она не была еще растлена суетными учениями. Началось растление с Февуиса, недовольного тем, что его не сделали епископом; он принадлежал к одной из семи народных сект. Из них же вышли и Симон, родоначальник симониан, и Клеовий, от которого произошли клеовиане, и Досифей, от которого — досифеане, и Горфей, от которого — горфиане, и Масвофей. От сих произошли менандриане, маркиониты, карпократиане, валентиниане, василидиане и сатурнилиане...". Егезипп повествует и о тех сектах, которые издавна существовали у иудеев, и говорит так: "У обрезанных, т. е. у сынов Израиля, существовали различные толки касательно колена Иудина и Христа; это были толки ессеев, галилеян, имеробаптистов, масвофеев, самаритян, саддукеев и фарисеев". Наконец, существовала большая семья гностиков — офитов: сефиан, каинитов и др., о которых речь впереди. Вообще теперь не может быть разногласий о том, что иудейский гностицизм существовал прежде, чем появился христианский и иудео-христианский, — это несомненно. Он проник в иудейство, как доказывают апокалипсисы, во 11-ом веке до рождества , Христова, впитав в себя вавилонские и сирийские учения.

ХРИСТИАНСКИЙ ГНОСТИЦИЗМ