«Когда увидишь вола брата твоего или овцу его, заблудившихся, не оставляй их, но возврати их брату твоему; если же не близко будет к тебе брат твой, или ты не знаешь его, то прибери их в дом свой, и пусть они будут у тебя, доколе брат твой не будет искать их, и тогда возврати ему их; так поступай и с ослом его, так поступай с одеждой его, так поступай и со всякой потерянной вещью брата твоего…» (Втор.22, 1-3). Если потерянная вещь принадлежит и врагу или недоброжелателю: «заблудшего приведи» (Исх.23, 4-5). Потерять нетрудно каждому что-либо из своих вещей, а особенно деньги. Но ужели потерянная собственность перестала быть нашею собственностью потому только, что выпала из рук наших? …Нет; право человека владеть потерянным не прекращается. Но говорят: «иной раньше потерял такую же точно вещь и приблизительно такой же цены: ужели не может пополнить свою потерю этою находкою»? Не может, по смыслу церковных правил: «обольщают себя, удерживая найденную чужую собственность, вместо своей утраченной». Это значило бы делать обиду за обиду в вещах, или точнее сказать, вымещать свою потерю на собственности ближнего. Еще иной говорит: «не известно, кто потерял вещь; а не посторонняя ли это для меня забота отыскивать хозяина ее»? Если находка ничтожна (например, будет она меньше 10 рублей, в таком случай и без упрека совести может оставить ее у себя тот, кто нашел ее и не знает, чья это собственность); если, напротив, находка очень значительная: нужно объявить о ней во всеуслышанье на том месте, где она найдена, или же дать знать начальству или чрез печатное слово. Хуже, когда она будет изобличена: тогда и правилами церковными полагается епитимия. Еще виновнее утаение чужой потери, если потерявший сам объявляет о себе в газете, а кто нашел вещь и прочитал газету или получил газетное известие чрез других, молчит и молчит. Более виновна также утайка в том случай, если не предъявляет о вещи смотрителя или сторожа тех заведений или мест, где вещь потеряна: в таком случай нарушается этими людьми доверие к нам со стороны других лиц. Но доколе не явится хозяин найденной вещи (а после объявления хозяин поспешит явиться): следует хранить ее в целости. Когда же хозяин будет просить вещь: нужно возвратить ее прямо или, смотря по обстоятельствам, с посредством гражданского начальства. Словом, утаить найденное есть грех насильственного присвоения чужой собственности: ни права употребления, ни права обладания над находкою не имеет тот, кто нашел ее и думал бы воспользоваться ею под предлогом «своего счастья». Мало того: по-христиански этот человек должен возвратить находку без всякого (вознаграждения) скверностяжательства, не требуя себе доли за то, что или указал, где лежит потерянная вещь, или похранил ее, но предоставить вознаграждение за нее усердию ее хозяина. – Ты, христианин, так всегда и поступай, если случится быть в твоих руках чужой потере! Не удерживай ее и под бескорыстным каким предлогом, например, чтобы помолиться за того, кому она принадлежит.

Раздел: Виды кражи или тайного присвоения себе чужой собственности

Кража как сильная привычка, или страсть

«Воры... царствия Божиего не наследуют» (1Кор.6,10). Если же отказывается им в царстве небесном: то значит доля их ад, вечная мука. Как бы пред такою угрозою не остановиться вору! Между тем несчастный сам себя вовлекает в такое состояние, что не хочет исправиться и часто делает свое исправление крайне затруднительным. Его подстрекает к краже легкость приобретения: там еще нужно трудиться да терпеть, а тут в один час может быть нажива для пропитания или для веселой жизни в продолжение целого месяца. Его подстрекает к повторению кражи невоздержанная или пьянственная жизнь: самая большая часть краж обыкновенно происходит от нетрезвости или от разгула жизни. Страдающему от запоя или от пьянства не до того, чтобы усидчиво зарабатывать себе кусок хлеба, и он бросается на чужую собственность, чтобы скорее удовлетворить своей страсти и дольше продлить удовлетворение ее. Всего же более подстрекает вора в краже заманчивость ее. Так как существенным признаком ее, в противоположность грабежу, бывает тайность, отсутствие хозяина или владельца вещей, вообще—отсутствие всяких насильственных, грубых мер и угроз, свойственных грабительству и разбою: то здесь льстит человеку борьба его с легкими большею частью препятствиями к похищению, нравятся его самолюбию то искусство и та хитрость, с которыми он успевает достигнуть своего намерения, или одерживает верх над теми мерами хозяина, которые хозяин со своей стороны употреблял, чтоб охранить от его рук свое имущество. Таким образом, в краже вор находит своего рода удовольствие—наслаждение даже и помимо материала своей страсти, т.е. кроме тех денег или вещей, которые крадет. Иной раз он совсем не успевает извлечь себе выгоду или пользу из украденного: еще не успеет положить или унести вещь, а уже обличается или задерживается. (Однако ж и тогда он нравственно виновен, потому что одним этим прикосновением к чужой вещи возмутил уже в другом спокойствие владения). Казалось бы, таким образом, безуспешная кража произведет на него впечатлиние не в пользу привычки красть. Но нет! ему нравилось самое приготовление к краже: он с приятностью прошел ряд этих подкрадываний, затаенных вздохов, наблюдательных осмотров кругом себя. Поэтому самый неуспех в краже часто подстрекает его к новым попыткам красть; на сей раз «тайную кражу» можно сравнить с «тайным блудом». (Бывает пристрастие и к кражам особого рода: это «материальные стороны кражи». Кто на что сделался искусным, тот за тем более и гоняется, чтоб украсть; например, один крадет железо и все, что носит характер железа,—другой любить обирать готовое платье, третий—серебряные вещи, а некто имел страсть воровать бриллианты). И вот таким образом человек развивает в себе страсть к воровству, особенно когда с малолетства начал красть. И вот почему всегда большее число заключенных в тюрьме бывает «по краже» (из 20 человек в камере один только сидит не за кражу,—и все это более молодой народ); потом, всегда более возвращаются в тюремное заключение или подпадают снова суду не за другие преступления, как за кражу в разных видах ее. Отсюда—неисправимость вора, отсюда и страшная угроза ему лишением царства небесного.

Вины его, действительно, тяжкие. Так например, он безжалостно отнимает у других в короткое время то, что другие приобретали в продолжение многих лет и многими трудами; так он нередко лишает семейного человека и куска хлеба; вводит других еще прежде своей кражи в напрасные траты; все это—наем ночного караула, постройка высоких и твердых стен, крепкие затворы у дверей и окон, железные сундуки и множество замков,—все это было ли бы нужным, если б не было воров? От вора также нужно застраховать свое имущество, как и от огня.— Так он даром загубляет самые дары природы: помнет, разломает многое, но не найдет по себе ничего украсть. (Взлом увеличивает его вину, а особенно внутренний, или для свободного входа внутрь самого дома или комнаты,—увеличивает; потому что тут преодолеваются уже сильные препятствия, следовательно, показывается особенное усилие злой, преступной воли). Или скроет вор вещи в лес, в подземелье, и—не успеет оттуда взять их по причине своего ареста или по другому случаю, так что вещи навсегда остаются скрытыми или только без наблюдения портятся. После всего этого, очевидно, вор,—самый злой враг собственности и благосостояния ближних. Но, вместе с тем, ни сила заманчивой страсти, ни наследственность ее, как может быть от родителей, ни соблазн и сговор со стороны других, ни бедность, ни самый голод (Лк.15,13-16) не извиняют его и не извинят на страшном суде. Его страсть (например, и к однопредметной краже,— мономания) тогда бы только была непреодолимым побуждением красть и таким образом уничтожала бы вменяемость или ослабляла бы вменение его поступка, если бы рука его могла делать кражи против его воли. Беден ли он? но его бедность и происходит от кражи; потому что, если у него двигаются руки, то и мог бы он найти себе пропитание, особенно в нынешние времена, когда рабочие руки почти везде столь дороги. А если он беден до крайности и голодует, то должен обратиться за помощью к тем, которые естественно или ближе других могут пособить ему, а не красть. Блудный сын довел себя и до последней крайности, однако, лучше захотел питаться со свиньями, нанявшись пасти стадо их, чем красть и пропитываться краденым. (Такой случай, чтоб отец для спасения своего семейства от несомненной голодной смерти взял тайно чужие съестные припасы, т. е. случай столкновения прав, хоть все же неравных, может быть слишком в редкость и не повторяемый). —Не извиняет вора также и то, если он воруя подбрасывает украденные вещи, с которыми не знает куда деваться. Иное еще дело, если б он добровольно отдал украденное. В церковных правилах на этот раз, действительно, смягчается вина его: «укравший, аще сам по себе раскаясь, обвинит себя, на год да будет отлучен от причастия токмо св. Таин: аще же обличен будет, то на два года» (Вас.Вел.61). - Что же, читатель, посоветуем привыкшему красть для исправления его от бесчестной страсти? Самый главный совет передадим ему из слова Божия: «Кто крал, вперед не кради, а лучше трудись» (Еф.4,28). Личный труд научит его ценить и чужие труды. Зная по опыту, чего стоят деньги или вещи, владеемые им, он будет предчувствовать неприятное положение быть обкраденным и считать вперед похитителя своей собственности врагом своим и злодеем: а таким образом и не будет касаться собственности других. Действительным также предостережением против наклонности к краже нужно почесть не касаться чужого наедине и вообще избегать тайных действий. Еще—для исправления от этой страсти в самом сильном развитии ее хорошо искать благонамеренной помощи от других, как например, преподобный Дорофей исправил от нее одного близкого к себе человека (Душеполезные поучения).

Принятие для хранения или покупка заведомо краденного, а также вещей сомнительной собственности

Кто принимает похранить у себя краденое или покупает это или продает со знанием, тот, положим, лично и не совершает кражи и в этом смысле еще не вор, не зачинщик и не пособник в краже, потому что является действующим лицом уже после совершившегося преступления, потому что злая воля его проявляется, когда представился случай проявить ее. Однако ж его вина в краже несомненная, так что составилась народная пословица: «не тот вор, который ворует, а тот, который принимает». И действительно. Если бы не было принимающих и покупающих краденые вещи, тогда большинство воров должны были бы оставить свой промысел, потому что деньги наличные всего реже им удается украсть, а украденные вещи они затруднялись бы каждый раз обращать в деньги. Не имея же возможности или нужды сами пользоваться ими, должны были бы бросать их. Таким образом, приниматели и покупатели краденого, не совершая лично кражи и даже не содействуя в ней предварительно ворам, в то же время поддерживают воровство. «Татемъ прииматель... едино лето да не причастится», положительно карает этих людей правило церковное (Номокан.47). Тем большая вина тех из них, которые до самой кражи обещались принять краденое, или же покупают, зная и случай недавней кражи и лицо, у которого похищены веши.—Но и покупать вещи сомнительной собственности—вина. Пусть продавец не скажет что вещь его «краденая», в даже будет уверять в противном, даже предлагает от себя расписку, будто продаваемое — его собственность. Но разве с честной продажей скрываются от людей? А продающий краденое, обыкновенно, старается продать один на один или же в отдаленном месте от своего жительства. Разве при честной продаже продается вещь за что ни есть, а продавец воровских вещей почему-то продает их за бесценок? Во всяком случай принявший или купивший сомнительную вещь не может успокоить себя относительно владения ею, как честный и законный владелец. Потому лучше было бы ему и не покупать этой вещи. О, напрасно успокаивают себя неучастием в чужом грехе приниматели или покупатели краденых или сомнительных вещей! Не будь у них любостяжания и сребролюбия, они и не решились бы ни на принятие, ни на покупку!