27. Единство религий, или о «биологической нравственности»

Одним из мифов, который активно распространяется в современном обществе, является миф о «единстве всех религий», его основополагающая идея общеизвестна: Бог Един, но пути к Нему различны. Разные религии – это просто разные пути к Одному и Тому же Богу. А значит, все они верны. Подобные взгляды провозглашает и агни-йога, по крайней мере, декларирует согласие с этими идеями283: «Нередко происходят заблуждения о названиях энергий. Люди не могут понять, почему всеначальная энергия называется разными именами. Но могут быть названия, данные разными народами. Кроме того, уявление разных видов ее наделено многими определительными»284. Основным критерием единства религий, с точки зрения учения агни-йоги, является тождество их нравственных учений: «Урусвати знает, насколько тождественны основы нравственных Учений всех веков. Не может быть иначе, ибо закон един». 285 Подобное утверждение – не более, чем миф, рассчитанный на тех людей, которые знакомы с «другими религиями», в основном, по книгам учения агни-йоги и иже с ними. В основе агни-йоги лежит пантеистический монизм, т.е. учение о том, что все есть Бог и все едино. Но такой подход подразумевает отсутствие четких критериев добра и зла (см. главу «Добро и зло»), а значит, отсутствие четкого нравственного учения, на которое можно было бы опереться. К тому же, согласно учению агни-йоги, нравственность является не духовной категорией, а биологической (!): «Нравственность биологическая является прочным основанием для успешного совершенствования. Так, о чем бы не заговорили, мы всегда вернемся к биологии»286, «Урусвати знает, насколько неразрывны биология и нравственность»287. Но если нравственность представляет собой всего лишь категорию биологии, то какое отношение к нравственности имеет религия? Критерий, относящийся к биологии, не может выступать в качестве критерия единства религий.

Если бы вся проблема «религиозного единства» заключалась действительно в нюансах, то можно было бы согласиться с идеей тождества всех религий. Но проблема в том, что между религиями лежат фундаментальные различия. В частности, сравнивая православное вероучение с учением агни-йоги, мы видим, что христианство во всех ключевых моментах своего вероучения принципиально отличается от учения агни-йоги (см. главы: «Бог», «Христос», «Покаяние»). К тому же, по уверениям самого учения агни-йоги, оно отнюдь не является сводом нравственных правил: «Кто-то думает, что Мы даем нравственные поучения, но они забывают, что мы даем основание Огненной Йоге»288. Но в чем утверждение о «единстве религий» справедливо, так это в том, что в естественных религиях есть крупицы истины. Ислам, например, говорит о величии Божиим, зороастризм – о чистоте Бога, даосизм призывает относиться с уважением к тайнам природы, а к людям с добротой и пониманием. Но все это лишь частички истины, но не ее полнота. Чем это обусловлено? Согласно православному вероучению, существует три вида Откровений. Общее Откровение – это Евангелие и книги ветхозаветных пророков, индивидуальное откровение – это те духовные переживания, которые испытывает верующий человек, естественное откровение – познание Бога через Его творение: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы…» (Рим. 1:20). Язычникам доступно, прежде всего, естественное откровение, однако, оно не полно.

Но как частное, так и естественное Откровения не являются достаточными для спасения, главным остается Общее Откровение, выраженное в Священном Писании, в Библии.

28. И снова о противоречиях

В данной работе мы уже указывали на ряд противоречий, существующих как внутри самого учения агни-йоги, так и между агни-йогой и теософией. В этой главе мы внесем еще некоторые добавления к указанным противоречиям. Здесь же заметим, что в соответствии с доброй традицией всех сектантских движений агни-йога причиной любых несоответствий и противоречий своего учения считает недопонимание последователей и всех тех, кто пытается изучать ее доктрины. Агни-йога всегда права, ошибаться могут быть только ее адепты: «Могут ли Сообщения, научно обоснованные, изменяться и противоречить себе? Конечно, основы непоколебимы, но колебания могут быть в приёмниках. Такие явления несоответствия не следует относить к основам. Не лучше ли поискать причину в своём непонимании? Только расширенное сознание поможет установить ясное понимание, иначе самое ясное понимание, иначе самое ясное письмо может быть перетолковано превратно»289.

Куда же зовут святые отцы? «Так если Отцы Церкви зовут в прошлое, то служители света зовут в будущее»290; «…В христианстве я придерживаюсь веры первых отцов христианства»291. Однако, как видно из данной работы, утверждение Е.И.Рерих о ее христианской вере не соответствует действительности.

«Уничтожить комментарии»? «…я советовала бы вам прочесть замечательные книги «Добротолюбия»292; «Самое практичное было бы уничтожить все комментарии, сделанные после трех веков от ухода Учителя»293. Заметим здесь, что все книги Добротолюбия были написаны «после трех веков от ухода» Иисуса Христа.

Н.К. Рерих и Л.Н. Толстой Среди рериховцев очень распространена история о встрече Льва Толстого с Николаем Рерихом. Познакомимся с ней: «Тревожные мысли одолевали Николая Константиновича до самого Хамовнического переулка в Москве, где стоял дом Толстого. Гостей встретила Софья Андреевна. Пришли гости не с пустыми руками. Стасов привез какие-то книги. Римский-Корсаков – ноты новых произведений. Гинсбург – бронзовую статуэтку Толстого. Рерих – большую фотографию с Гонца». Всем важно было знать мнение Толстого.

Вот появился и он сам. Седой, в широкой светлой блузе, руки за поясом, как на репинском портрете. В фигуре, жестах, словах – убедительность мыслителя и предельно искреннего человека. Начался разговор о музыке, о живописи. Высказывания Льва Николаевича были не лишены парадоксальности, но писатель знал жизнь, знал людей, тонко чувствовал искусство и брал на себя смелость судить по законам собственной совести.

Наступил черед и «Гонцу». Стасов не ошибся, обещая, что Толстой скажет о картине нечто особенное. Действительно, Николай Константинович услышал то, чего еще никто не говорил и чему он сам не умел подобрать слов. Обратясь к автору «Гонца», Лев Николаевич неожиданно проговорил: