В 1918 году декретом Ленина была организована комиссия по обследованию и изъятию мощей. Очевидцы рассказывали, что комиссия, обследовавшая мощи преподобного Сергия, установила несоответствие черепа скелету. Они принадлежали разным людям. Агитаторы на площади кричали об обмане монахов, выставляя этот факт. Мощи преподобного Сергия не раз вывозили в Москву, выставляли в Трапезной церкви, где был устроен клуб, где пели и плясали, веселились, как и везде в клубах. Перед войной мощи Преподобного снова поместили в его раку в Троицком соборе.

В Великую Субботу 1946 года мощи преподобного Сергия были переданы во вновь открывшуюся Лавру. Весть об открытии Лавры молниеносно облетела все окрестные места. Из Москвы и окрестностей поехали верующие в таком количестве, что каждый день огромный Успенский собор на Страстной был более чем полон.

Когда сообщили о том, что можно взять мощи и перенести в Успенский собор из Троицкого, который оставался еще в ведении музея, прекратили доступ народа с куличами и пасхами в Лавру. Их направляли в Ильинскую церковь. Милиция закрыла ворота. Казалось, что всех удалили с территории Лавры. Народ насторожился, куда-то попрятались многие. Отец Гурий и с ним все духовенство, взяв десять человек рабочих, отправились в Троицкий собор за мощами. Переносить решено было вместе с ракой (ее пожертвовал Иоанн Грозный, и весит она 60 пудов, потому и потребовались рабочие). Отец Гурий прислал Игоря взять епитрахили для священнослужителей. Иван Сергеевич и я оставались в соборе. И вот из Троицкого собора показалось шествие: шли рабочие, несшие раку, диаконы и священники. Иван Сергеевич зажег охапку свечей. И только показалось это шествие, как вдруг из закоулков хлынул народ. Милиция не смогла удержать напора, и вскоре вся площадь наполнилась народом. Иван Сергеевич и я стали охапками раздавать свечи, и народ мощно запел: "Ублажаем тя, преподобне отче наш Сергие...". С этим пением среди моря горящих свечей внесли раку с мощами Преподобного в Успенский собор, отслужили сразу же молебен Преподобному. Собор наполнился народом. Раку поставили справа — на ступеньки у южной стены собора. Духовенство разошлось, и мне пришлось для порядка встать у раки вместо гробового иеромонаха. При передаче мощей оказалось, что были оторваны петли у крышки, одной совсем не было. Назначенный в помощь отцу Гурию отец Иларион был прекрасным мастером по металлу. Он своими руками сделал петли для раки. Впоследствии Патриарх пожертвовал для сени малиновую парчу с золотом и две художественные колонки от Царских врат XVII века, из которых была первоначально устроена сень у правой колонны впереди, затем ее перенесли на правый клирос.

Через некоторое время отец Иларион говорит отцу Гурию:

— Отец Гурий, а ведь подлинный череп преподобного Сергия хранится в моем храме в Сергиевом приделе под престолом.

— Как так?

Отец Иларион рассказал, что в 1918 году перед приходом комиссии череп был подмененXV, подлинный череп преподобного Сергия передан был в его храм для хранения. Храм этот никогда не закрывался. Отец Гурий доложил Патриарху, который дал новую схиму и благословил подлинный череп преподобного Сергия водрузить на место в раку, а подложный захоронить. Так и сделали во время переоблачения святых мощей».

О звоне

Из письма архиепископа Михея

«В Лавре до революции был большой колокол в 4 тысячи пудов, который называли Царь-колокол. Звон его был слышен за 25 километров. Перед войной его сняли. Был устроен большой деревянный настил, по которому хотели колокол спустить, но настил не выдержал. Колокол упал, разбил паперть колокольни и ушел в землю. Его извлекали по частям (резали автогеном). Поменьше колокол — в 1850 пудов — Годунов (по имени жертвователя) — тоже переплавили. Третий — Корноухий — в 1275 пудов был пожертвован Борисом Годуновым (при отливке у него не вышло одно "ухо", отсюда и такое название). Его тоже сняли на металл. Уцелевший Лебедок пожертвован тем же Борисом Годуновым, весит 625 пудов. Назван так из-за мелодичности звона. В составе сплава много серебра, что и придает исключительную нежность звукуXVI. Этот колокол считали полиелейным, то есть звонили в него к полиелейным службам.

Колокольня оставалась в ведении музея. Кроме Лебедка, было еще тринадцать часовых колоколов (внутри у них были языки, а снаружи молотки отбивали часы). Совет по делам религии разрешил звонить. Когда дали ключи для осмотра колокольни, ночью двое рабочих подтянули язык у Лебедка, провисший от долгого ви-сения без употребления. Он был подвешен на сыромятном ремне. И вот дирекция музея не разрешает звонить на том основании, что "вы разобьете колокол". Удар колокола должен приходиться в место утолщения, а язык провис. Отец Гурий уговаривал их и уверял, что сделает все, как нужно, а директор уперся. Только перед самой заутреней была получена телеграмма из Патриархии, что вопрос согласован и разрешается звонить. И вот через 26 лет вновь раздался могучий звон с лаврской колокольни. Когда мы вышли с крестным ходом из собора — вся площадь была сплошной массой огоньков, морем огня. И шествие началось под торжественный прекрасный трезвон. Константин Иванович оказался очень искусным звонарем. Ему досталась честь начать звон, законченный им же. Нас всех охватило такое волнение, что многие плакали. Говорят, что и неверующие жители Загорска выходили на улицу слушать звон.

Затем встал вопрос о братии. Одни по назначению, другие, прослышав об открытии Лавры, сами просили принять их в число братии. Постепенно собралось несколько человек. На территории Лавры (а она принадлежала городу) в Певческом корпусе была куплена одна квартира, где устроили трапезную. Первоначально братия жила по квартирам в городе.

В Лавре отец Гурий пробыл наместником 4 месяца, и 25 августа 1946 года его хиротонисали во епископа Ташкентского и Среднеазиатского. С ним поехали и мы (Игорь и я) — первые послушники Лавры.