Наскоро записав эти мысли, в общем-то, давно знакомые, но не связанные так с праздником Святой Троицы, с дарами благодати Святаго Духа, с паремиями праздника (а понимание связи — тоже милость), спешим на электричку. Суббота, народу много, хорошо бы успеть занять место и посидеть. Успели. Можно смотреть в окно и радоваться торжеству цвета и света. Свежая зелень, омытая недавними дождями, пронизана солнцем. Красота родного Подмосковья всегда напоминает слова отца Павла Флоренского: «Дух Святой открывает Себя в способности видеть красоту твари». Он видел те же леса и полянки, те же речки и низины. Не они ли вдохновили его сказать это? Красота, которую мы видим, кажется, никого не оставляет равнодушным, но в этом есть еще одна тонкость: красота земли и неба, творения и Творца иначе касается одухотворенных душ. Но как бы, в какой бы мере она ни касалась — за любое мгновение этого касания мы должны благодарить Господа, Создателя красоты и душ наших, на нее отзывающихся.

Добрались до Посада. Как хорошо, что снова звучит это давнее название: Сергиев Посад. Мы спешим в Лавру попытать счастье, и оно нам улыбается: двери в Троицкий собор открыты. Слава Тебе, Господи! Приходи и жди начала службы каждый желающий. Здесь в этот день так не всегда, потому и воспринимаются открытые двери как радость, как праздничный подарок. До начала всенощной еще час, можно спокойно стоять и смотреть на иконы, убранные цветами, на огоньки лампад, мерцающие среди зелени молодых березок. Ими украшена солея и столбы. Народу не очень много, все стоят свободно, спокойно. Многие склонились к молитвенникам. Мы следуем их примеру. Мне еще до этого удалось прочитать проповедь владыки Антония Сурожского надень Святой Троицы. В ней понравилось то, что Владыка подчеркнул нашу отчаянную необходимость в осенении Духом Святым. Вообще-то, мне редко нравятся проповеди в этот и в Духов день. Кажется, что не хватает в них огонька или соли... А может быть, это в моей душе их не хватает? Если бы меня кто-то спросил: чего же ты хотела бы услышать? — смогла бы четко сформулировать? Думаю, что ответила бы так: хотела бы услышать, как приблизиться к такому состоянию, которое дает в душе место Святому Духу. Беседа с Мотовиловым кое-что приоткрывает, но не все. И Мотовилов говорил преподобному Серафиму, что не знает, как определить — в Духе ли Божием сейчас душа... Преподобный объяснять не стал, помолился, и все стало ясно Мотовилову, ярко и живо пережившему наитие Святаго Духа. А нам как? Об этом не говорят в проповедях. Да и трудно, конечно, говорить об этом. Личный опыт важен — и говорящих, и слушающих.

Задвигались служащие, учащиеся пришли петь. По всему видно, что будет служить ПатриархCVI. Духовенство вышло его встречать. Странно: в такой праздник собор, в общем-то, небольшой, кажется просторнее, вместительнее. Косые лучи солнца пронизывают купол. Такая красота! Такие здесь иконы! Очень люблю здешнюю ОдигитриюCVII, которую, правда, больше знаю по фотографии. Видеть ее можно лишь вблизи и при хорошем освещении. Наверное, потому здесь находится именно Одигитрия, что в келии Преподобного в числе его молельных икон была тоже Одигитрия (конечно, меньшего размера). К счастью, она и образ святителя Николая уцелели, дожили до наших дней. А здесь, у местной иконы Матери Божией, особенный, запоминающийся лик: сочетание глубокого покоя, мудрости, ясности и простоты. Все вместе сливается в ощущение надежности. Только б молиться! Слава Богу, что можно снова и снова видеть это, вслушиваться, впитывать кто сколько может. Под звон лаврских колоколов начинается всенощная. Народ собрался, но давки не было. Мы стояли у левого столба, хор рядом. Мощные молодые ребячьи голоса, как стеной, загородили, защитили от того мира, где остались не всегда радостные воспоминания, заботы, дела, суета. Все это подождет. Сейчас перед нами замечательный иконостас с древними иконами, напоминающими недоступный иконостас Благовещенского собора в Кремле, сейчас здесь другая жизнь. Светится тысячами бликов от пылающих на подсвечнике свечей серебряная рака преподобного Аввы. Кажется, от нее струится свет, высветляя даже ближайшие (в верхнем ярусе) иконы. Икона Святой Троицы — хорошая копия с подлинника преподобного Андрея РублеваCVIII — украшена цветами. Много их и много зелени всюду. Свет золотой — от свечей, лампад и свет небесный — солнечный говорят всякому, способному видеть и прислушиваться: быть в Церкви — великое счастье! Даже просто стоять и по силе вникать дай Бог всем, того жаждущим, а жить тем, чем живет Церковь,— тем более. В этот день — день Святой Троицы — празднуется основание Церкви, ее день рождения. Совсем скоро все собравшиеся после пасхального перерыва запоют «Царю Небесный…». Как радостно снова все это видеть и слышать. Отец Владимир Назаркин запевает, и храм подхватывает: «Царю Небесный…». Всенощная пролетает мгновенно. Стараемся вслушиваться в чтение канона. Впереди начинается движение — идут прикладываться. Поредеет там народ, станут пускать и всех остальных. Мы не спешим, зная по опыту, что приложившихся сразу же выдворят на площадь. Из канона мне особенно нравится тропарь, содержащий слова: «разлучения вам не будет, о друзи! Аз бо на Отчем вышнем Престоле соседя, излию Духа, возсияти желающим благодать независтную» (песнь 1-я). Хорошо бы, конечно, предварительно перечитать всю Службу, все «пожевать», но годами это желание так и отодвигается в область мечты. В Службе можно найти ответы на многие вопросы, но надо для этого много собранности, настойчивости, терпения... и все-таки подходящих условий. Без них тоже многого не добиться. Пришло время и нам двигаться к выходу. Прикладываемся и выходим. Направляемся в Успенский — там служба еще во всю. Постоять немного можно, потом идти на ночлег, чтобы не заставлять ждать. Рано утром снова в Лавру. Странно — свободно пускали в Троицкий собор, чтобы желающие могли приложиться к Преподобному. Мы идем в Академический Покровский храм. Там одна литургия и сразу вечерня с молитвами святителя Василия, которые читают «преклоньше колена». На литургии антифон праздника обещает: «Услышит тя Господь в день печали...». Казалось бы, о чем печалиться в такой праздник, если ты в Церкви? Наверное, о своем состоянии — о запущенности, суетности, рассеянности, о своих бесчисленных грехах и греховных привычках? И об этом же говорит Святитель, Церковью не случайно названный Великим: «Помяни нас, смиренных и осужденных, и возврати пленение душ наших (избавь от плена)». Среди самых изысканных определений: «Нескверне, Безначальне, Невидиме, Непостижиме...» (апофатическое богословиеCIX!) звучат такие понятные всем слова: «исчезоша в суете дние наши, обнажихомся Твоея помощи, лишихомся всякаго ответа...». И дальше такое нужное: «Посети нас благостию Твоею, избави нас от насильства диаволя». Теперь это «насильство» переходит все границы, мучит едва ли не всех. Но более других прошений по душе одно из заключительных: «всех собери в Твое Царствие». Меняются священники, читающие частями эти длинные молитвы. Весь храм на коленях. Кончилась служба и здесь, выходим. И опять тот же вопрос: вот не по тебе проповедь, а чего же ты хочешь? Хочу услышать о том, что все мы, сознаем или нет, но живем и движемся — все вместе и каждый в отдельности — силою и действием Святой Троицы. Это трудно объяснить, трудно понять, тем более пережить, но говорить об этом надо. Может быть, хоть кто-нибудь (хотя бы из будущих «отцов») задумается, просто запомнит на первых порах, удивится, захочет узнать об этом побольше. И то, что «Царь Небесный» — жизни Податель, тоже достойная тема для дня Святой Троицы. И то, что стяжание Святаго Духа — цель жизни каждого христианина,— тем более. И почти никогда ни слова об этом не услышишь. Считается, что это само собой разумеется? Или все это давно знают? Сомневаюсь. И примеры здесь нужны, простые и запоминающиеся. Какие? Если постараться обратить внимание на то, как Господь действует в жизни не только святых, но и обычных, только не безразличных людей, то можно собрать не так мало примеров. Даже не задумываясь можно назвать книгу об отце АрсенииCX, воспоминания архимандрита Спиридона «Из виденного и пережитого», появившиеся впервые в печати в 1917 году в «Христианской мысли»CXI, «Мемуары» архиепископа ЛукиCXII, книгу архимандрита Софрония о старце СилуанеCXIII и много других. Кто не может по молодости и малоопытности сразу вспомнить что-то подходящее, заслужил бы искреннюю благодарность слушающих, если бы рассказал об особенностях Службы, обратил бы внимание на то, что поется и читается, поделился бы своим переживанием, своей радостью о том, что дает нам Господь через Свою Церковь. Главное — позаботился бы кто от души и увидел в пришедших на праздник не безликую равнодушную толпу, действительно в большинстве своем невежественную и охладевшую ко многим «вечным» истинам, но прежде всего людей духовно немощных, пищи духовной требующих (даже если этого и не осознают). Где еще, если не в Церкви, услышать им «слово», Духом Святым Животворным пронизанное? Но это уже другой вопрос, всегда открытый и всегда обращенный к себе прежде всего: так ли живешь, чтобы Дух Божий осиял твою душу и мог коснуться кого-то, с кем ты общаешься?

Возвращались мы на свое место, на свои дела, радуясь и благодаря Бога за то, что побывали в Лавре и что празднику этому отведен не один день. Нужно время, чтобы впечатления прижились, вошли поглубже в душу, закрепились памятью.

Слава Богу за все!

Троица

June 11, 1995

As always, there are worries, a mental appeal: "Lord, help me, so that nothing prevents you from getting to the feast of the Venerable!" And to him, too: "Abba, arrange so that nothing delays you!" Quite real worries: Olga NikolaevnaCXIV is barely alive. At any moment, all plans and desires can collapse. With bated breath, I wait for the moment when the lock clicks and we set off. There is some clarity. It's terribly hot outside. On the train, we were exhausted, we dozed off all the way. In Posad, the sky turned gray, the first large drops of rain dripped on the hot sidewalk, then it began to rain, and we even stood for a while under a thick old poplar tree. Of course, it soon ended, but the air became cleaner and fresher, the dust was nailed, the gardens were watered for the holiday. We descend a narrow and steep alley, even choosing where to step, because cheerful streams have spilled into wide puddles in convenient places. We go to the Lavra with a margin of time: it is not known what the stewards and guardians of order will come up with, whether they will let us into the Trinity Cathedral. On this day, you want to get here. We looked and saw that all the entrances were open: both to the narthex and to the church. What kind of miracles? Without going into unnecessary arguments, we enter the cathedral and immediately turn to the left — it is a little cooler there: a window at the top and a door for the clergy and choir. Stuffy, of course, but it would have been even harder if it had not been for this rain, the monk sprinkled it directly. Everyone is somehow settled, waiting for the service. It is good, in general, to come to church before the beginning of the service – to come to one's senses, to collect one's thoughts or to renounce those that prevent one from thinking about the upcoming doxology of the Holy Trinity. I look greedily at the long-familiar iconostasis, large icons on pillars. In front of us is the icon of the Descent of the Holy Spirit on the Apostles. Why such a state? From the desire to first see, then to hear the service, and from the fear of losing all this, which has not yet passed. I always remember at that time how in my childhood, at the very beginning of my second decade, I was looking for "humility" in the icon. Anyuta said that there is an icon in the Trinity Cathedral, where humility itself is revealed to the world. So I was looking for where it was, this humility. It is not so easy to notice it. For some reason, it seemed to me that the fiery Cherubim, surrounding the New Testament Trinity on the huge icon of the right pillar, kept it in themselves.

Of course, Rublev's "Trinity" was meant, but it was difficult for me to understand it in those years. Now again, as many times in my life, I see the "Trinity", if not the Rublev one, but a very good copy. I see - all in flowers, I see through the attached leaves of young birches. There is a smell of peonies that stand on the sole, grass, birches - in a word, the Trinity. Thank God we're here. Wherever I am, there will be a feeling of incompleteness, insufficiency... Here, and only here, you feel as you can only when you don't need anything else, when you don't want anywhere else. That's all here. Not to speak of the internal—and it is impossible to talk about it, it is too individual, to each in his own measure—it is impossible not to speak of everything that is accessible. The Church of the Holy Trinity is truly a temple of Beauty. It is not for nothing that beauty is considered one of the expressions, manifestations of God to man. Architecture, icons, worship — everything is beautiful. And on this holiday, even more so. The powerful, man-made beauty created for centuries is complemented by the fragile, quickly fading, but living beauty of the earth. And the silver reflections, gilded by the flickering of candles, the green of the birches sing to the soul barely audibly, but quite intelligibly: "O Heavenly King...". You do not yet pronounce these words before the general singing, but they are somewhere very close. How good it is that our spiritualized ancestors loved, understood and created this beauty, which somehow pushes back our everyday life and helps to postpone the vacillation of anxious thoughts and everything unnecessary that is so much in life. By the way, there are also stories about the pilgrimage to Sinai, especially by Valeria AlfeevaCXV. They bring closer the mountains that have heard the voice of God. But then, in fire and storm, now we await the voice of the subtle cold.66 Now we know that in order to hear it, it is necessary to forget, throw away, renounce one's "I" to the end, or at least to the limit possible for each soul, that is, to admit that there is nothing more I can do. Everything that was possible was done, that could be spoiled by stupidity and pride, was spoiled. Now, "You, O Lord, can gather up and restore what is broken, repair what is corrupted, turn all that is painful and harmful for good..." Only God can, and He does. This is our faith: to entrust Him with the repair of what we have destroyed, and not to doubt that the Giver of life will be able to do it better than we can dream. This is the foundation of the peace of the soul: the Lord will not allow what is unnecessary and harmful, but He will be able to miraculously correct what is allowed: and correct the works of our hands.67 In this lies the possibility of the most desirable consolation: the Lord knows each person and Himself leads him along the path that He finds most suitable for him... One thing is inevitable for everyone: all experiential knowledge comes only when circumstances have been thoroughly examined.

These thoughts, randomly arising and changing, are instantly blown away by the breeze. The ringing begins. Just listening to it, looking at everything, not thinking about anything - and that's a gift for the holiday. Thank God, we got it. Along with the ringing, bustle pours into the cathedral: subdeacons, attendants flash, fathers running around. The Patriarch will serve, everything must be kept in order. The Patriarch, apparently, had already entered through the Nikon Church, but the choir was silent. It is necessary to sing the troparion. Someone desperately reminds the choir director of this with both hands. They began to sing not very harmoniously, but this does not cause annoyance: a young student is probably in such a role for the first time, no wonder he forgets from excitement. But the main thing is that the guys will sing, and not professionals and specialists. Let them get lost somewhere, but it can be fixed. There are people among them who are sincere and love the divine services, hence the nature of the sound. In general, they sang quite appropriately, although sometimes not quite as we would like. And how did you want? For example, to hear the concert of S. A. Degtyarev "The glorious day has seen all languages...". I would have enough strength, probably no rehearsals. And there is a lot of work with it, but when they sing, for example: "And all began to speak...", you feel the wave movement of the melody, which received its impulse from an almost visible flash – the tongue of the Divine energy that transformed the "fishermen" into the Apostles. I don't like all of the "concerts", but some of them are certain. It is surprising that forms, when changing, can contain the unchanging. The service is rapidly moving towards its conclusion. Here we want it to slow down, but that's not for us to decide. We're even playing for time, not in a hurry to come to the anointing, because then we'll be thrown out the door. I would very much like Father Vladimir, as before, after reading the Gospel, to turn to the people and sing "O Heavenly King..." He was in service, but "O Heavenly King..." The choir sang, and not as harmoniously and on the rise as expected. What else is left in my memory? A bright, warm, joyful evening, a fading sunset, a huge Assumption Cathedral nearby, confession in it. Sometimes or not, maybe the priest says this to encourage him, but the truth is that he wants to say everything, not caring about how he will be perceived. Simple human sympathy and understanding give rise to a desire to try to correct everything in ourselves that we are able to correct. What a great miracle God has given us – the Church and in her – the Sacraments!

In the morning, when it is already warm, but not yet too hot, the choir of Father N. sings in the Dormition. For some reason, it smells of such a village parish that we go to the still empty Troitsky. A dozen students would sing in a much more appropriate way. I have nothing against the parish, but not in the Lavra!

In Troitskoye, prayers are served, all barriers are destroyed – go and venerate the Venerable Saint, everyone who wants to. We stayed at the Venerable One's and went to the Academic Church. I want the choir to sound harmoniously on such a holiday, glorifying the Holy Trinity, so that the choir leads and lifts the soul up.

The church was opened early, we could sit at the window. An important detail. Until the service began, from the height of the second floor, you can see crumbling and crumbling peony bushes, a green trimmed lawn, multi-colored bushes near the fence, hear the cries of rooks and jackdaws. And all this together is united by one common consciousness: we are in the Lavra! Very good faces flash in the crowd. Among the servants, the face of Bishop Basil, who was modestly present, who did not even concelebrate, attracts attention. Maybe he will serve the late one. You can't say anything – a person has just passed, just stands in church – and somehow it becomes more festive in the soul. And this is in the complete absence of any communication. Yes, a personal example means a lot. In the Church, the importance of the individual increases. Time passed, and both the Liturgy and Vespers ended. We must, as always, hurry home. In the train we sleep, thinking through sleep: now only You, Lord, can work a miracle. We want a ray of light in our disagreements, even if it is invisible, to somehow act and melt the sharp corners of the discrepancy of our desires. God can do it. Only God can. All human strength has been exhausted, and you have to live and endure again and again. God! Help! Without any external change, something inside seemed to have moved. Perhaps God is giving us a respite. And for that, thank God! It is absolutely necessary... Thank God for everything! For everything that allowed us to be in the Lavra, and if we do not know how to fully appreciate it, forgive me, Lord, and help us to improve. And what about the promise of God: I will pour out my Spirit on all flesh.68 The paremias resemble this promise, but one wants to feel in practice, in one's soul, in one's life, the vitality and eternal efficacy of these words. One would not dare to say that the action of the Spirit of God is familiar, especially if one reveres St. Symeon the New Theologian. To say that I have no idea of such an acquaintance, as the Apostles were told (in the Book of Acts), would this not be the blackest ingratitude? How to connect the seemingly incompatible? The prophet, repenting, asked: "Do not take away Thy Holy Spirit from me."69 This means that repentance is the most obvious revelation to the soul of the Holy Spirit. St. Theophan the Recluse also wrote about this. And if on the feast day any soul becomes more visible and disgusting, more hateful of his sins, it means that God gave it as a mercy. This means that a ray of Divine light fell and illuminated the sinful abyss at least for a moment. May God grant that this understanding will strengthen our souls with hope in the Creator's care for each of us, protecting us from weakness, despondency and laziness. It is a gift worthy of God, and it is given to us because without it we would not be able to understand our sinfulness or repent of it. And it is also a mercy if you meet a priest who in a few words will be able to feel, understand and forgive in the name of God.