Все наши разговоры прекратились сами собою. Я не узнавал более бедной больной. Эта сверхъестественная сила, этот властный тон, эта свобода ума, это пламя рвения, этот шестнадцатилетний ребенок, находящий в себе силы для наставления маленькой нищей, эти уста умирающей, гласящие о Боге и о Его религии,— никогда не видал я ничего подобного!

Слезы текли из моих глаз, пока она ласкала свою бедную девочку и с такою сердечностью оделяла ее деньгами и несколькими подарками.

Это были уже последние лучи светильника, готового угаснуть. Глубоко потрясенный, я уехал вечером и увидел больную лишь через пятнадцать дней, уже в предсмертной агонии…

За четыре дня до ее кончины случилась необыкновенная вещь: казалось, она услышала Божий призыв.

Она, которая до того не желала исповедоваться никому, кроме меня, хотя я горячо уговаривал ее обращаться в нужде и к другим, вдруг она забыла свою робость, забыла о человеке, помня лишь о Боге, и сказала своей матери:

— Пригласите священника, все равно какого. Причастие утишит мои страдания и подаст мне силу.

Было 7 часов вечера. Немедленной опасности не представлялось. Так как дом находился в сельской местности, вдали от церкви, то больную умоляли обождать до утра. Она с трудом на это согласилась и была погружена в глубокую задумчивость, сосредоточенность в молитве и отрешенность от земли.

Все бодрствовали около ее постели и говорили шепотом. Одна из ее сестер, та, которая была замужем, спросила у матери совета по хозяйственной части.

— К чему все это? — с живостью заметила больная.— Как можете вы придавать цену столь ничтожным вещам?

Но скоро она пожалела об этом и около 9-ти часов, в тревоге, что обидела сестру, попросила свой бювар и написала три или четыре задушевные строки, содержавшие излияния ее любви и раскаяния.

На другой день, 22 февраля, она приобщилась Святых Таин в столь глубоком умилении и сосредоточенности, что не видела и священника, который ей преподавал Святое Причастие, и ничего из того, что ее окружало. Она была словно вознесена от земли. Священник, за которым ходили в соседний город и который ее не знал, не мог скрыть своего удивления. Он был поражен таким благочестием в шестнадцатилетнем ребенке.

Ночь прошла довольно тихо; но около 4-х часов утра ее мать внезапно почувствовала, что смерть больной приближается.

"Я только что на минуту забылась,— писала она мне,— как проснулась от странного звука дыхания моей дочери. Я почувствовала приближение опасности. Она была в полуобмороке и вдыхала слегка эфир, который подавала ей монахиня.

— Что это? — сказала я, целуя ее.