Вошла ее сестра, но больная не могла более говорить. Она взяла руку сестры и положила ее на свое любимое Распятие. Она, казалось, говорила ей: "Он благ. Люби Его всей душой"".

Потом она поднесла к губам руку своей сестры, ту руку, которая прикасалась к Распятию, и поцеловала ее долго и нежно.

Почти во весь этот день голова умирающего ребенка покоилась на плече ее матери. Она не говорила более. Но с жадностью слушала рассказы матери о Боге, о Его любви к нам, о счастье, которое Он нам готовит.

Что это было за трогательное и величественное зрелище! Эта раздираемая горем мать, развертывавшая над своим ребенком горизонты вечности, ободрявшая ее мужественно умереть и страдавшая в этот час в тысячу раз больше, чтобы родить ее для неба, чем шестнадцать лет тому назад, когда она в этой самой комнате страдала, чтобы родить ее для мира!

К вечеру произошла сцена, превзошедшая красотою и эту сцену.

Гаэтана потребовала себе свои драгоценности, свои девические украшения и, собрав у своей постели брата и сестер, раздала им их с последними словами любви. Все плакали.

— О, не жалейте меня,— говорила она,— там, там, на небе, у меня будут лучшие драгоценности!

7. На кресте со Спасителем

Бывают предчувствия, которые посылаются с неба.

Пока там происходили все описываемые события, я в церкви служил обедню за мою дорогую умирающую. Когда, отслужив обедню, я по бульвару возвращался домой, точно стрела пронзила мое сердце.

"Что происходит там? — подумал я.— Надо ехать!" Я собирался это сделать, когда мне вручили письмо, писанное накануне, в котором значилось: "Немедленной опасности нет".

Так как мое путешествие теперь, будучи излишне, могло помешать в будущем необходимой тогда поездке, то я решил выжидать. Но не мог я ни работать, ни сидеть на месте. Ходя взад и вперед в толпе, подавленный, я переживал все страдания агонии. Я, который до того находил, что они слишком ошибались в предчувствии последнего часа и слишком рано звали меня, я чувствовал в себе какую-то понудительную необходимость ехать. Вдруг мне приносят депешу: "Гаэтана умирает. Ради Бога, приезжайте до ее последнего издыхания".

Я быстро собрался.

Кто опишет все то, что я тогда перестрадал, весь ужас и бред моего нетерпения. Мне казалось, что поезд не двигается.

Наконец я приехал. Карета и лошади были на станции. Но, увы, не было никого: ни детей, ни отца, которые прежде выезжали ко мне навстречу.

Я спрашиваю взглядом кучера.

— Очень плохо! Поедем скорее…

Мы понеслись бешеным галопом. Было 10 часов вечера. На полдороге с нами поравнялась карета, ехавшая от них, раздался крик:

— Приезжайте скорее! Она умирает и зовет вас!

Через несколько минут я был там.