7. На кресте со Спасителем

Бывают предчувствия, которые посылаются с неба.

Пока там происходили все описываемые события, я в церкви служил обедню за мою дорогую умирающую. Когда, отслужив обедню, я по бульвару возвращался домой, точно стрела пронзила мое сердце.

"Что происходит там? — подумал я.— Надо ехать!" Я собирался это сделать, когда мне вручили письмо, писанное накануне, в котором значилось: "Немедленной опасности нет".

Так как мое путешествие теперь, будучи излишне, могло помешать в будущем необходимой тогда поездке, то я решил выжидать. Но не мог я ни работать, ни сидеть на месте. Ходя взад и вперед в толпе, подавленный, я переживал все страдания агонии. Я, который до того находил, что они слишком ошибались в предчувствии последнего часа и слишком рано звали меня, я чувствовал в себе какую-то понудительную необходимость ехать. Вдруг мне приносят депешу: "Гаэтана умирает. Ради Бога, приезжайте до ее последнего издыхания".

Я быстро собрался.

Кто опишет все то, что я тогда перестрадал, весь ужас и бред моего нетерпения. Мне казалось, что поезд не двигается.

Наконец я приехал. Карета и лошади были на станции. Но, увы, не было никого: ни детей, ни отца, которые прежде выезжали ко мне навстречу.

Я спрашиваю взглядом кучера.

— Очень плохо! Поедем скорее…

Мы понеслись бешеным галопом. Было 10 часов вечера. На полдороге с нами поравнялась карета, ехавшая от них, раздался крик:

— Приезжайте скорее! Она умирает и зовет вас!

Через несколько минут я был там.

— Это я, дитя мое. Я приехал!

Она, казалось, ждала меня. Она широко открыла мне руки и, чего не делала раньше, обняла меня.

— Вот все, что я могу. Слишком поздно. У меня нет сил говорить. Расскажи, мама!

Я сел у ее кровати, взял ее руки и несколькими словами любви и веры старался влить мир в эту отходившую душу…

Было 10 с половиной часов. Мы отправили спать всех детей, даже старшую сестру. Ее отец, ее мать и я расположились в этой маленькой комнатке, решив провести здесь ночь. Мы были слишком уверены, что последний час приближается. Я сидел около ее кровати, и моя рука не покидала ее руки. Она покоилась мирно, почти без движения. Около 11 часов я мог еще иметь с нею краткую беседу. Время от времени она целовала Распятие. Ни одна жалоба не выходила из ее груди, в которой начинало стесняться дыхание. Но по более длинным поцелуям Распятия и по тому, как она прижимала его к себе, я чувствовал тяжесть ее мук…

В половине 12-го она раскинула свои руки в форме креста.

— О, как я страдаю! Я на кресте!