Это особенно применимо к человеку в скорби. Может быть, не в первую минуту,— тогда глаза слишком полны слез,— но немного позже, когда пустота становится особо ощутительна и настает тревога, являются внутренние докучные вопросы.

В такие минуты книга драгоценнее человека. Человек занимает слишком много места. Он рассеивает, он нарушает уединение. Он присоединяет к утешениям излишние, вульгарные и утомительные слова. Насколько книга удобнее! Она налицо лишь тогда, когда ее зовут. Она исчезает по первому желанию. Она не нарушает молчания.

Она не мешает плакать, но даже помогает слезам. Часто, когда закрываешь книгу, находишь ее мокрою от слез, которые текли незаметно для самого тебя.

Есть только один Утешитель, Который значит больше людей, больше самой совершенной книги. Это Тот, о Котором говорится в книге "Подражание Христу"5: "Пусть умолкнут мудрецы, пусть умолкнет вся тварь, чтобы я не слыхал более никого, кроме Тебя, Бог души моей", и задача моего малого труда и сводится к тому, чтобы научить страдающую душу внимать только этому одному Небесному Другу!

Жизнь жестока. Не всегда сидишь у себя за любимым трудом или в кругу друзей. Иногда лежишь больным в постели, бываешь на склоне дней своих печальным, разочарованным. Много бывает часов в жизни, когда бы отдал все свое знание, все свои способности за миг утешения.

Что же говорит тогда вера? А если она ничего не говорит и бессильна, то к чему она? Признаюсь, я не мог бы придавать большой цены Богу, Который брал бы от меня все, но не давал бы мне ничего, Который повелевал бы поклоняться Ему и не осушал моих слез. Я признаю за истинную только ту религию, которая скажет мне, откуда мои слезы и кто их осушит.

У религии много недругов и три бессмертных союзника, которые никогда не дадут ей погибнуть. Первый — это величие человека, благородные порывы, Божественные стремления которого может удовлетворить только она. Второй — это человеческая слабость, темная, бурная, полная страстей сторона нашей души, которую тоже только религия может исцелить и возвысить до добродетели. Наконец, третий, самый сильный и самый бессмертный,— страдание.

Чем дальше я живу и чем я больше вижу, что страдает всякая душа, тем я больше чувствую каким-то таинственным чувством, что душе страдания во благо. Страдание спасло языческий мир, а для верных оно было как бы внутренним христианством, приготовлением к воплощению Евангелия. Оно же и доселе спасает людей мира. Оно не позволяет им окончательно ослепнуть, зачерстветь в мирских делах. Оно размягчает их сердце. Оно сохраняет в них кротость и доброту. Оно, как неслышный проповедник, наставляет их тогда, когда никто не осмелился бы их учить, и вот почему в час смерти вокруг них удивляются, с какою легкостью они отходят к Богу. Вот почему вы не в силах оторвать глаз, в которых искрятся слезы, от неба.

Вспомним слова христианского писателя Шатобриана6: "Человек, ты быстрый сон, тяжелое видение; ты живешь только горем; ты приобретаешь значение только через печаль твоей души, только через вечную меланхолию твоей мысли".

Эта-то "вечная грусть" и есть признак вечной религии, говорящей об утраченном счастье и к нему призывающей.

Я задался целью глубже подумать о страдании. Откуда оно? К чему? Есть ли вне религии врачевание для него? Исцеляет ли его религия и прочее. Тех, кто не знал страданий, я прошу не читать этой книги. Они ее не поймут, она вызовет у них ряд недоумений. Я пишу только для тех, кто страдал.

I. Божественное происхождение страданий

1. Зачем страдание?