Вы находитесь дома, но в такой час, когда не происходит священная жертва литургии, когда нет священника, который приобщил бы вас. Между тем вы при смерти и жаждете Бога. Вы говорите: "Как жаждущий олень стремится к источнику живой воды, так душа моя желает тебя, Господи!"33. Будете ли вы лишены счастья святого приобщения? Нет, у вас есть сердце, вы извлекаете из него порыв любви, и вы приобщились. Так учит нас Церковь. И она учит еще, что это мысленное Причастие может быть столь ревностно, что оно равняется результатом своим с действительным Причастием и иногда даже превосходит его34.

Таким образом, сердце человеческое может по милосердию Божию воспринимать в себя благодать Святых Таинств, когда их невозможно принять в действительности. Оно одно вмещает в себе силу любви. Поэтому несправедливо говорить, что Церковь осуждает многих на гибель. Наоборот, осудить мы никого не можем.

О, как мало мы знаем сердце Божие! Когда человек совсем близок к смерти,— человек, которого Он создал Своими руками, за которым Он с нежностью наблюдал в течение всей его жизни, которого Он поражал, ранил, утешал и озарял, чтобы призвать его к Себе, но который не внял Богу,— так вот, когда такой человек должен умереть, Бог делает ему последнее испытание и в муке раскаяния покрывает его Своею любовью.

Тогда Бог благости сходит с неба. Отец в тревоге склоняется над болезненным одром, на котором погибает один из Его сыновей. Он прибегает снова ко всему, что Он раньше употреблял для того, чтобы победить его. Тут и таинственное озарение, и излияние благодати, и милосердие, и духовное утешение.

Если больной сдается на этот первый призыв, люди видят торжество религии и Небо радуется об обращении одного грешника. Но, если человек противится и, еще не уступив Богу, впадает в беспамятство, которое предшествует смерти, Божие попечение еще не прекращается. Оно еще длится, и обращение еще возможно, хотя для людей нет уже никакой возможности удостовериться в этой победе.

Глаза больного уже заволакиваются тенью смерти, его ноги стынут; для того чтобы удостовериться, что он живет, принуждены положить руку на сердце. Но, если б рука была более чувствительна, она бы почувствовала все еще продолжающуюся борьбу, последнюю борьбу. Надо получить одно слово, только одно слово, и даже менее, чем слово,— один вздох, один порыв. Бог печется об этом с любовью. И кто не согласится с тем, что не Хотящий смерти грешника35 часто добивается Своего?

Вы мне скажете: откуда вы все это знаете? Откуда взяли вы подробности этой борьбы? А я вам отвечу: я взял их в ваших сердцах.

Если вы отец или мать, то ведь вы сделаете непременно то, о чем я говорю: вы будете бороться до последнего мгновения, чтобы спасти ваших детей, составляющих всю вашу жизнь. Так неужели вы думаете, что ваше сердце выше, святее и шире сердца Божия? Неужели вы можете сделать для ваших детей более того, что Бог может для Своих?

4. Христианская душа и когда плачет, полна любви к Богу

Ни вера, ни надежда не являются последним словом религии. Последнее слово всего — это милосердие, это любовь. Апостол говорит, что есть три великие силы: вера, надежда и любовь, но самая великая из трех — это любовь36.

Религия, зная, что нет вещи, которой нельзя было бы получить от человека, когда обращаются к его сердцу, постаралась поработить страдание любовью.

Да, религия постаралась заставить полюбить страдание. Любовь как бы избрала страдание пробным камнем для своей силы; страдание стало предметом той страсти, которую называют любовью. Быть может, в этом была самая смелая попытка религии. И если подобная вещь не есть сон, то нужно признаться, что в этом — полное, радикальное и Божественное разрешение великой задачи страдания.

Чем больше я размышляю, тем больше я удивляюсь, как ничтожны силы человеческие пред этой задачей.