3. Христианская душа плачет, надеясь на Бога

Надо признаться, что встречаются несчастья, которым рассудок тщетно приискивает объяснения и которые могут потрясти веру,— такие несчастья, что сама вера кажется величайшим препятствием для утешения.

Умирает любимое существо, за всю свою жизнь ни разу не вспомнившее о Боге. Умирает сын, молодой человек, увлеченный омутом страстей. Для верующего человека возможно примириться со всяким несчастьем. Вера поможет ему спокойно и даже с благодарностью к Богу принять самые ужасные несчастья. Краткость благополучия, неизлечимая болезнь, смерть близких людей — со всем можно примириться. Нет ничего страшного в этом для того, кто сумел перенести в будущую вечность все свои надежды, кто верит, что там встретит дорогих ему людей, что там будет сторицею вознагражден за все свои земные страдания. Но нет более тяжкого испытания для верующей души, как знать, что самые близкие, дорогие люди безнадежны для вечной жизни и приобрели себе своими делами лишь право на осуждение. Всю жизнь в моих ушах будет раздаваться крик одной матери, сын которой только что застрелился. Скорбь великая для матери, невыносимая для христианки. Но и тут религия не изменяет тем, кто страдает. И тут надежда проливает свет в самый глубокий мрак, который мог бы довести до полного отчаяния.

Кто может проникнуть во все проявления милосердия Бога при кончине Его детей? Там, в этих смутных тенях последнего часа, где глаз человеческий уже ничего не различает, кто может знать, что происходит тогда между Богом и человеческою душою? Когда душа как бы блуждает над человеком, как легкое дуновение, уже не принадлежа к земле, но не перейдя еще к небу; в то мгновение, когда Бог приближается, чтобы принять эту душу, кто может сказать, что тогда происходит? Мать оттолкнет ли ребенка своего, хотя бы он был неблагодарным? Не попробует ли она всеми способами вернуть его к себе? Не пойдет ли она к нему навстречу до конца? Не будет ли она стараться спасти его, даже несмотря на его злые намерения? А ведь Бог для человека больше матери.

Посмотрите, что совершил Он для того, чтобы сделать погибель душ почти невозможною. Мало того, что окружил нас такой благодатью, которая, как Он Сам говорит, нас предупреждает, нам сопутствует, нам последствует, в которой мы движемся, как в атмосфере; мало того, что установил семь Таинств, то есть семь источников света и силы, которые орошают и всю жизнь в ее полноте, и отдельные периоды жизни,— и всего этого не было еще достаточно, чтобы успокоить Его отцовское сердце. Посмотрите и преклонитесь пред дивным измышлением Его любви.

Вы находитесь на необитаемом острове. Вы одни, вы не были крещены. Нет там никого, чтоб преподать вам Таинства возрождения: ни священника, ни христианина вообще, ни одного человека. А смерть близка. Так неужели же вы погибнете? Нет. У вас есть сердце. Из этого сердца вы извлечете одно движение: ваше желание, ваше стремление, вашу любовь. И вы крещены, возрождены, спасены.

Вы больны. Вы чувствуете уже, что смерть распростерла над вами свои печальные крылья. Вы вспоминаете про ваши грехи, про ваши слабости, про такие дела, о которых совесть вам шепчет: "Без сомнения, бесспорно, это было дурно". Священник не является, чтобы принять вашу исповедь, предложить ее Богу и простить вас Его именем. Что делать? У вас есть сердце, Вы извлекаете из него один крик, одну слезу, одно сожаление, один порыв любви, только одно усилие. И вот вы получили отпущение: вы очищены и прощены.

Вы находитесь дома, но в такой час, когда не происходит священная жертва литургии, когда нет священника, который приобщил бы вас. Между тем вы при смерти и жаждете Бога. Вы говорите: "Как жаждущий олень стремится к источнику живой воды, так душа моя желает тебя, Господи!"33. Будете ли вы лишены счастья святого приобщения? Нет, у вас есть сердце, вы извлекаете из него порыв любви, и вы приобщились. Так учит нас Церковь. И она учит еще, что это мысленное Причастие может быть столь ревностно, что оно равняется результатом своим с действительным Причастием и иногда даже превосходит его34.

Таким образом, сердце человеческое может по милосердию Божию воспринимать в себя благодать Святых Таинств, когда их невозможно принять в действительности. Оно одно вмещает в себе силу любви. Поэтому несправедливо говорить, что Церковь осуждает многих на гибель. Наоборот, осудить мы никого не можем.

О, как мало мы знаем сердце Божие! Когда человек совсем близок к смерти,— человек, которого Он создал Своими руками, за которым Он с нежностью наблюдал в течение всей его жизни, которого Он поражал, ранил, утешал и озарял, чтобы призвать его к Себе, но который не внял Богу,— так вот, когда такой человек должен умереть, Бог делает ему последнее испытание и в муке раскаяния покрывает его Своею любовью.

Тогда Бог благости сходит с неба. Отец в тревоге склоняется над болезненным одром, на котором погибает один из Его сыновей. Он прибегает снова ко всему, что Он раньше употреблял для того, чтобы победить его. Тут и таинственное озарение, и излияние благодати, и милосердие, и духовное утешение.

Если больной сдается на этот первый призыв, люди видят торжество религии и Небо радуется об обращении одного грешника. Но, если человек противится и, еще не уступив Богу, впадает в беспамятство, которое предшествует смерти, Божие попечение еще не прекращается. Оно еще длится, и обращение еще возможно, хотя для людей нет уже никакой возможности удостовериться в этой победе.

Глаза больного уже заволакиваются тенью смерти, его ноги стынут; для того чтобы удостовериться, что он живет, принуждены положить руку на сердце. Но, если б рука была более чувствительна, она бы почувствовала все еще продолжающуюся борьбу, последнюю борьбу. Надо получить одно слово, только одно слово, и даже менее, чем слово,— один вздох, один порыв. Бог печется об этом с любовью. И кто не согласится с тем, что не Хотящий смерти грешника35 часто добивается Своего?

Вы мне скажете: откуда вы все это знаете? Откуда взяли вы подробности этой борьбы? А я вам отвечу: я взял их в ваших сердцах.