"— Да, да, это были жестокие, ужасные дни, но теперь, по милости Божией, я радостно оплакиваю моего Альберта".

"Радостно оплакиваю моего Альберта!" Вот дивное слово! Взять душу, раздираемую глубочайшею скорбью, и, не насилуя ее природы, не отирая грубо ее слез, не оскорбляя жившую в ней любовь, возвести ее мягкою рукой до добровольного принятия этой скорби; от принятия скорби к покорности воли Божией; от покорности к миру, от мира и успокоения сердца высочайшей надеждой к радости без забвения любимого существа или, скорее, к радости, полной все возрастающей любви,— вот победа! Лишь одна религия могла одержать такую победу. И лишь христианская религия одерживала такие победы!

6. Иисус Христос как истинный Утешитель страдающих

Иисус Христос!

Мне бы хотелось не произносить здесь Его имени. Я не говорю здесь еще о религии Откровения, о христианстве. Я говорю о религии вообще. Но христианство является настолько религией в прямом смысле этого слова, всемирной и вечной религией, религией сердца человеческого и сердца Божия, что неудержимым порывом приходишь к христианству, когда говоришь о религии, особенно когда говоришь о страдании и о том, что в силах сделать для религии истинное страдание.

Удивительное дело! Все религии учили поклоняться счастью. Одно христианство вознесло страдание. Языческие боги представлялись человеку увенчанными цветами, окруженными амурами. И невольно спрашиваешь себя, что могли сказать такие боги бедняку в его каморке, рабу в цепях, вдове, сироте — всем, кто страдает, кто плачет на земле. Поэтому громадным переворотом была новая религия, которая говорила:

"Смотрите: вот истинный Бог! Он висит на Кресте. Его руки и ноги прободены. Мертвенная бледность покрыла чело. Сердце Его пронзено. Единственный пурпур, покрывающий Его тело, есть пурпур Его крови. Боги древности, или боги наслаждений,— долой этих ложных богов! Человечество в них не нуждается. Истинный Бог — вот Он. Это Бог страдания!"

Человечество подняло глаза при этих странных речах. Ему казалось все это сном. И оно спрашивало себя: "Неужели это возможно? Если Он действительно Бог, то как Он мог страдать, как Он умер, отчего Он не поразил Своих врагов? Зачем вытерпел Он мучение? Это из слабости? Но Он Бог. Это по необходимости? Но Он Бог. Это из любви? — Да, из любви". И люди не могли прийти в себя от радостного изумления.

Поднялись софисты. Они сказали: "Это невозможно, это недостойно Бога. Он не мог страдать и умереть за человека!". Но мать, прижимая к груди своей ребенка, посмотрела на Крест и на софистов и сказала им: "Что тут есть невозможного? Чтобы питать мое дитя, я даю ему мое молоко. Чтобы его спасти, я бы охотно отдала ему мою кровь". Поняли такую жертву и люди, крепко любящие друг друга. Молодой человек в целомудренных мечтах первой любви и молодая девушка в мечтах о безграничном самоотвержении, посмотрев тоже на Крест и на софистов, сказали им: "Как, вас изумляют унижения и муки Христа! Вы никогда, значит, не любили! А если бы надо было для доказательства нашей любви кланяться, унижаться, страдать, распять себя, мы бы не задумались".

Так на пространстве девятнадцати веков этим криком сердца отвечает человечество всем софистам. На любовь оно отвечает любовью.

Но это было только начало благодетельного воздействия на страдающих людей в воспоминание о страдании Христа. При виде Креста Господня человечеству показался легче его собственный крест.

Раб, которого бил хозяин, говорит себе: "Христа бичевали". Бедняк в конуре, в которой он умирает с голоду, утешает себя мыслями: "Он жаждал, а Ему дали лишь желчи и уксусу". Французский король, который был казнен не на троне, а на эшафоте, вспомнил, что Христос был связан, и, заглушая в себе голос крови своих предков, шестидесяти преемственных королей, которая клокотала, яростно клокотала в его жилах, в ту минуту протянул руки, чтобы палач скрутил их. Умирающий велел поставить Распятие перед своими глазами, и, когда ему сказали: "Вы не можете с Ним более говорить", он ответил: "Но я могу на Него смотреть".

Один скептик, увидав внезапно Распятие в тот момент, когда в припадке ревности и гнева он хотел во время сна заколоть изменившую ему женщину, вдруг смягчился, бросил свой кинжал, упал на колени и, целуя изображение Христа, сказал: