Если я буду жить в вечности, возможно ли, чтобы там не жили также и мои близкие? Моя вера, моя любовь, моя нравственная красота восторжествуют над смертью, победят смерть. Я сохраню мой разум, мою совесть, мою свободу, мою личность. Все это сохранят и они. Да, я встречусь с ними, я дочувствую, я доживу все, чего не дожил я в жизни, в дружбе, в любви. То, что я не успел перечувствовать за раннею смертью тех, с кем бы я мог быть так счастлив,— это глубокое единение связанных духом людей,— переживу я там в увеличенном размере. Как сын я вступлю в общение со всеми предками до самого начала, я всех их узнаю. Как отец я увижу все нисходящие поколения моих детей, вплоть до того дня, когда мой род по воле Божией угаснет. Я встречу там и всех друзей, которых любил, и всех их буду любить истинною любовью, улыбаясь с ними при воспоминании о том недостаточном чувстве, которое мы называли на земле привязанностью. В этом моя абсолютная вера.

Как и личная жизнь моей души, так и эта жизнь — жизнь семьи, дружбы, любви, общества — все, что дает мне соприкосновение с людьми,— будет иметь свой венец на небе.

"Я увижу моего Бога в стране живых…"

9. О том же

Встретимся ли мы на небе? Один из сомневающихся говорил: "Птицы так счастливы: они переселяются из страны в страну целыми стаями. Наше переселение всегда одиноко. Смерть выхватывает нас по одному. Жили вдвоем, отправляется один в неизвестный путь. Эта безнадежная разлука бесконечно тяжела для любящих сердец. Я верю, я надеюсь, я желаю предаться воле Божией; я знаю, что умру, чтобы жить. Но, Господи, что будет значить для меня та жизнь, если я не найду в ней тех, кого любил!".

Я знал одну мать, которая схоронила семнадцатилетнюю дочь и в то же время была удалена от дочери, тяжко заболевшей. Она со стонами говорила:

— Ах, если бы я была уверена, что увижу мою дочь!

— Вашу маленькую больную? — спросил я, полагая, что она говорит о второй дочери.

— Нет, другую.

— Как, неужели вы в этом сомневаетесь?

— Не сомневалась, пока была счастлива. Но теперь сомневаюсь. Я вижу в этом лишь благочестивое верование. Церковь не говорит ничего, Евангелие молчит, а в некоторых книгах приведено учение, что в небе мы не встретимся. Эта мысль меня убивает.

Не могу достаточно осудить распространителей этих унылых взглядов. Вот путь, которым ложные мистики замораживают души и создают, не понимая сами того, на что посягают, своими ложными взглядами целые пропасти между религией и благороднейшими инстинктами благороднейшего сердца. А крайности сходятся, и эти люди своими благочестивыми руками играют на руку неверию. Атеисты вовсе не признают бессмертия, а эти унылые мистики учат о нем, но делают его ужасным и ненавистным. Где взяли они мысль, что люди не узнают друг друга на небе? Где нашли они, что высшее созерцание Бога изгладит воспоминание о нашей земной жизни? Как гибелен этот прием — под предлогом торжества благодати оскорблять самые законные запросы человеческой природы! Как будто Бог может наслаждаться тем, что Его дети лишились лучших чувств! Как будто глубочайшие, непобедимые инстинкты людского сердца не предвозвещают и здесь, и повсюду абсолютную истину! Разве все то, что доказывает бессмертие души, не доказывает в то же время бессмертия воспоминания любви, бессмертия единения с тем, кого любишь? Ведь высшее выражение бессмертия можно передать такими словами: "Желаю вечно любить тех, кого люблю,— значит, они будут жить". Да, если Бог существует, если мир имеет смысл, если сотворение его не было насмешкой и великим недоразумением, то в этой надежде и потребности человеческого сердца, в вечной привязанности заключается вернейшее доказательство вечности. Вслушаемся в разные отголоски человеческого сердца.

Один благородный ум говорил: "О, смерть, я бы мог все уступить тебе; но никогда не выдам тебе моих друзей".