Игумен Авраам (Рейдман)

БЕСЕДЫ О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ.

Часть 1. Основы духовной жизни

Сегодня мы начинаем серию бесед, объединенных одной общей темой - об основах духовной жизни. Конечно, тема эта очень широкая, глубокая, и я не претендую на то, чтобы лучше святых отцов изложить это жизненно важное учение, но желаю лишь, подчеркивая основные моменты, во всем следуя святым отцам, так сказать, ввести вас в курс дела. И ни в коем случае не следует думать, что мои беседы могут заменить чтение Добротолюбия и творений таких святых отцов, как святитель Игнатий, авва Дорофей или Иоанн Лествичник. Цель моих бесед - сориентировать вас в этом святоотеческом чтении, в этом теоретическом руководстве. Опираюсь я прежде всего на сочинения русских духовных писателей, живших в более близкое к нам время (хотя, безусловно, не только на них), как-то: на беседу преподобного Серафима Саровского "О цели христианской жизни", на творения святителя Игнатия Брянчанинова, - поскольку эти люди подводили своего рода итог. Надо сказать, что учение таких подвижников, как преподобный Серафим Саровский или святитель Игнатий, нисколько не выходит из русла древнего православного аскетического и нравственного предания, идущего от апостолов, но представляет собой его интерпретацию, осуществленную с одной лишь целью - применить его к современному человеку, напомнить те истины, которые содержатся в апостольском Предании с самого основания Церкви Христовой. Святитель Ириней Лионский говорит, что святые апостолы вложили в Церковное Предание совершенно все христианское учение, всю полноту своих знаний, наподобие того, как богатый человек кладет в свою сокровищницу все, что имеет. Поэтому ничего принципиально нового в Православной Церкви не появляется. Если пользоваться языком современным, общепринятым, Православная Церковь сугубо традиционалистская. Может возникнуть что-либо новое лишь по форме, допустим какое-то новое молитвословие. Будет написан, например, канон Божией Матери (я имею в виду канон, читаемый во время богослужений или келейно), но по сути в этом каноне, если он является истинно православным молитвословием, должно содержаться то же самое учение о Божией Матери, какое было известно христианам первого столетия - ученикам святых апостолов. Таким образом, по содержанию, по сути своей учение Церкви с апостольских времен пребывает неизменным. Это, так сказать, основной принцип существования именно Православия, отличающий его от других христианских вероисповеданий. Причем не только догматическое учение, например о бытии Божием, или о строении человека, или о будущей жизни и т.д., преподано нам с апостольских времен и в первую очередь самими апостолами, но и учение нравственное. Преподано оно через Священное Писание и устное Предание, которое постепенно в течение веков было записано святыми отцами. Повторю, ничего нового в Православной Церкви не появлялось и не появляется. Святитель Игнатий по сравнению, скажем, с древними отцами, например с Григорием Синаитом, жившим в XIV столетии, или Симеоном Новым Богословом, жившим в X столетии, или Иоанном Лествичником, жившим в VI столетии, и др., по сути ничего нового не сказал, он просто постарался приспособить неизменные принципы нравственной жизни к жизни своих современников, как, впрочем, делали и Григорий Синаит, и Симеон Новый Богослов. В сущности же учение святых отцов представляет собой то же самое апостольское учение. Вот как нужно относиться к Священному Преданию.

Когда святые отцы рассуждают о таких вещах, о которых не говорится в Священном Писании, например: о борьбе с помыслами, о молитве Иисусовой (на эту тему написано много книг), о значении поста, - то лишь с поверхностного взгляда все это кажется нам неизвестным и чем-то новым. Только Евангелие и апостольские послания представляются нам точным учением, а все остальное - каким-то эфемерным, как будто бы не имеющим четких границ. На самом деле это не так. Святые отцы излагают четкое и ясное учение, и потому люди, находящиеся в лоне Православной Церкви, имеющие духовный опыт, где бы и когда бы они ни жили - в России или в Америке, в XX-ом, XIX-ом или X-ом столетии, - все они имеют замечательное единство мысли, связанное именно с тем, что живут они одним и тем же нравственным преданием. Святитель Игнатий на этот счет замечает, что сам он в юности, читая святых отцов, обнаружил среди них удивительное единство мысли, которого не встречал раньше, при чтении неправославных духовных писателей. В его время была очень большая мода на разных западных мистиков: их переводили, читали, в особенности образованный класс, и считали их учителями духовности. Назову некоторых: Фома Кемпийский, Арндт, Якоб Беме и другие - протестантские и католические мистики. И среди них святитель Игнатий увидел разницу во взглядах, а среди святых отцов - удивительное единство. Я думаю, что те из вас, кто интересуется аскетической литературой и читает ее, также замечали, что и у святителя Игнатия можно встретить то, что ты прочитал ранее, скажем, в беседе Серафима Саровского или в сочинениях Симеона Нового Богослова и др. Стиль, конечно, отличается, но по мысли, по содержанию - как будто написал один и тот же человек. Справедливо на этот счет сказал Екклесиаст: "Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря" (Еккл.12:11), то есть единый Пастырь Господь через разных людей составляет богодухновенные книги Священного Писания, а также вдохновляет святых отцов на составление как догматических, так и нравоучительных книг, объясняющих Священное Писание и излагающих Священное Предание. Более того, хотя Священное Писание является центральным, ключевым, наиважнейшим источником, содержащим христианское учение, но в то же самое время вне контекста Священного Предания правильно понять его невозможно - обязательно запутаешься как в вопросах догматических, так и в аскетических или нравственных. Конечно, человек, имеющий здравый смысл, чистоту ума, даже о том предмете, о котором Священное Писание, казалось бы, говорит очень кратко и неясно, способен сделать правильный вывод. Но мы такой чистоты ума не имеем и потому нуждаемся в знакомстве со Священным Преданием. Как трудно человеку простому, недуховному заключить из Священного Писания о том, например, каково бытие Пресвятой Троицы и как воплотился Сын Божий! Такой человек не сможет, читая Евангелие, прийти к правильному выводу, он нуждается в объяснении святых отцов. Так же и в нравственном отношении: когда мы думаем о том, как исполнить ту или иную заповедь, становится ясно, что нам невозможно, не прибегая к разъяснению святых отцов, на деле ее исполнить; хотя, еще раз подчеркиваю, человек духовный, человек с чистым умом мог бы обойтись и без этих комментариев, как, собственно, и обходились без них святые отцы, руководствовавшиеся одним только Евангелием (например, в монастырях Пахомия Великого за первые три года пребывания в обители выучивали наизусть Евангелие и Псалтирь, так что каждый инок, знавший их на память, в нужный момент вспоминал из них какие-то изречения и ими руководствовался). Потому, когда мы читаем писания святых отцов, например, о борьбе с помыслами или о значении поста и о том, как его проходить, и, не встречая того же в Священном Писании, воспринимаем написанное как нечто новое, то нам лишь с поверхностного взгляда представляется оно таковым. На самом деле аскетические, нравоучительные творения святых отцов содержат в себе, во-первых, как я уже сказал, Предание, вне которого трудно, на практике почти невозможно правильно понять Священное Писание, а, во-вторых, еще и непосредственный опыт исполнения на деле тех или иных заповедей. Проведу следующую аналогию между догматическими и нравственными творениями святых отцов. Догматические творения содержат опыт высшего богообщения. То есть святые отцы, рассуждая о Боге, не только излагают и объясняют апостольское Предание, но и привлекают свои собственные переживания общения с Богом. Они говорят об этом как люди, обладающие точным знанием, на опыте "знакомые с Богом" (простите за такое невозвышенное выражение). Потому они и рассуждают о Нем с совершенной уверенностью. Так и в нравственном отношении: отцы не только защищают Предание святых апостолов, но и присоединяют к нему собственный опыт, - естественно, если он правильный и если он совпадает с апостольским Преданием (точно так же опыт святых отцов, раскрывающий, скажем, учение о Боге, как опыт правильный, совпадает с опытом богообщения святых апостолов).

Такое довольно пространное предисловие я делаю потому, что сейчас коснусь предметов, которые как будто не содержатся в Евангелии; и получится, что, для того чтобы исполнять Евангелие, надо будто бы приниматься за изучение каких-то совершенно посторонних предметов. Однако предметы эти совсем не посторонние. Сейчас нам трудно различить, где излагается непосредственно апостольское Предание, а где - присоединенный к нему опыт самих святых отцов. Все это естественно соединилось, срослось и стало настолько близко друг к другу, что сейчас уже невозможно отделить одно от другого. Дело в том, что в первые века Христианства - в I, II, III и, может быть, в IV столетиях - христиане, дорожа тем, что передали святые апостолы, многие вещи передавали устно - из поколения в поколение, и истинные христиане не вносили в них никаких искажений. Однако начиная с IV столетия, по преимуществу, это устное предание святыми отцами постепенно было записано, и теперь мы собственно устного предания не имеем, но оно стало для нас письменным, по форме святоотеческим. И нам уже практически невозможно отличить, что в нем непосредственно апостольское, а что святоотеческое. Мы лишь знаем, что по сути своей, по духу все это - апостольское и что у святых отцов не было и не могло быть иного опыта, кроме такого, какой был у апостолов, - разве что опыт святых отцов не обладает той же духовной глубиной, что естественно, так как с апостолами сравниться трудно. Но все же некоторые из угодников Божиих сподоблялись такой обильной благодати, таких глубоких духовных переживаний, какие были и у святых апостолов, например преподобный Симеон Новый Богослов или, у нас в России, преподобный Серафим Саровский и, может быть, некоторые другие.

Теперь я хочу перейти к главной теме нашей сегодняшней беседы - о средствах, которыми располагает христианин для борьбы с грехом, ибо духовная жизнь - это прежде всего борьба с грехом. Некоторые, приступая к духовной жизни, по наивности своей предполагают, что все у них будет "в розовом" или "голубом свете" и что они с каждым днем будут становиться все более и более духовными. Они, мол, начнут молиться, Господь пошлет им благодать, даст смирение, исцелит от всех страстей, и, таким образом, они постепенно все больше и больше будут сподобляться Божественной благодати. На самом деле это не так. Когда человек именно серьезно, а не мечтательно начинает духовную жизнь, завязывается жестокая борьба, в первую очередь с самим своим естеством, потому что не будь наше естество падшим - и сами демоны не могли бы нас искушать. Святые отцы считают, что у человека есть три врага: первый - это собственная плоть, или собственное падшее естество (говоря широко, не только плоть, но и душа наша, конечно, также заражена грехом), второй враг - дьявол и третий - мир. Но, повторю, не будь наше естество падшим - ни дьявол, ни соблазны мира не могли бы никак на нас подействовать. Итак, приступая к духовной жизни, мы начинаем борьбу с этими тремя жестокими, беспощадными врагами. Дьявол иногда искушает нас непосредственно, иногда возбуждает к сопротивлению нашему доброму, благому намерению наше естество, а иногда действует через мир, то есть либо причиняет какие-нибудь скорби, либо, наоборот, притягивает к себе соблазнами и отвлекает от спасительного подвига. Духовная жизнь - борьба. Святым отцам это казалось настолько очевидным, что они говорили так: "Кто не в борении, тот в прелести". Иными словами, кто не ведет духовной борьбы, тот на самом деле прельщен дьяволом. Именно в борьбе, тогда, когда мы ведем себя достодолжно, мы и сподобляемся Божественной благодати. Подчас эта борьба бывает мучительной, порой такой страшной, что человек, как ему кажется, находится на грани гибели, хотя невидимо благодать Божия его хранит. Есть такое повествование. Один послушник пришел к своему старцу и говорит с ужасом: "Отец, ты слышал, война началась?" Подвижник же отвечает: "Что мне война, у меня каждый день война". То есть у подобных людей иногда бывает такая жестокая борьба, что они даже смерти не боятся, потому что каждый день переживают тысячи смертей. Нужно помнить это и не ожидать легкой жизни. Действительно, если речь идет о спасении или гибели, о вечном блаженстве или бесконечных муках, то неужели все должно легко даваться? Разве в жизни что-то доброе, что-то ценное дается без усилий? Чем дороже вещь, тем больше необходимо потрудиться, чтобы ее приобрести, - это все знают, но касательно духовной жизни почему-то бытует мнение, будто бы здесь все должно получаться без особого труда, будто духовная жизнь - это нечто эфемерное. Часто такое впечатление создается у людей по той причине, что они принимают за духовную жизнь чтение книг. Как вы знаете, я даже настаиваю на том, чтобы читали святоотеческую литературу, однако чтение - это не духовная жизнь, это только подготовка к ней, читаем мы ради того, чтобы исполнять. Некоторые же люди, располагающие свободным временем и пребывающие порой в праздности, читая книги святых отцов, мечтают о подвигах, о какой-то молитве, о райском блаженстве и прочем и эти свои мечтания принимают за духовную жизнь. Иногда бывают и такие случаи. Когда человек приходит в монастырь и действительно погружается в духовную жизнь - в такую, какая она и есть, т.е. в борьбу, то эти мечтания он бывает вынужден оставить. Однако он настолько к ним привязан, у него настолько нелепое о них мнение, как о настоящей духовной жизни, что ему кажется, будто он ее потерял и будто он деградирует, потому что не имеет возможности праздно мечтать. Такие мечтания обычно сопровождаются большей или меньшей гордостью. Эта мысленная гордость услаждает, утешает человека, и ему представляется, что он живет духовной жизнью. Некоторые наши подвижники так боялись подобного отношения к святоотеческой литературе, что даже опасались издавать книги святых отцов. Например, преподобный Паисий Величковский очень боялся издавать Добротолюбие, так как думал, что люди, живущие в городе, по-настоящему не знающие подвижнической жизни, прочитав его, начнут мечтать и сделают себя наклонными к прелести или, может быть, подвергнутся ей. Надо помнить, повторюсь: "кто не в борении, тот в прелести". Книги мы читаем, чтобы исполнять.

Мирянам и монахам свойственна борьба разной степени и разного вида. У монаха это борьба больше внутренняя, нравственная, собственно духовная (хотя бывают, разумеется, и внешние скорби). Подчас она достигает такой интенсивности, что, подобно тому подвижнику, человек уже ничего внешнего не боится, телесные скорби ему даже кажутся избавлением от внутренней борьбы. Миряне же в основном испытывают скорби внешние. Но не нужно думать, что они приходят нечаянно, сами собой. Часто это также действие дьявола, возбуждающего против нас людей или подстраивающего обстоятельства так, чтобы мы были вынуждены терпеть какие-то лишения, например материальные, болезни и прочее.

Какими же средствами располагает христианин в этой настоящей духовной жизни? Прежде всего, святые отцы настаивают на том, что необходимо соблюдать пост. Хотя эта добродетель как будто бы не самая главная, поскольку таковой является молитва но в то же самое время пост представляет собой то охранение, которое в разной степени необходимо каждому. Не следует думать, будто мы можем обойтись без поста и будто это такая маловажная вещь, что позволительно ею совсем пренебречь. Рассуждая о посте, святые отцы говорят, что Адам согрешил через нарушение поста и поэтому был изгнан из Рая. Действительно, чем иным являлось запрещение Адаму вкушать от древа познания добра и зла, как не неким легким постом? Ограничение в пище - это и есть пост. Адам был изгнан из Рая, потому что согрешил нарушением поста, значит, только через его соблюдение мы можем войти в Рай. Под Раем в данном случае святые отцы имеют в виду не только будущую жизнь, но и вообще духовную жизнь. И ее необходимо начинать с соблюдения поста. Во-первых, это, конечно, общепринятые посты Святой Православной Церкви. Вы знаете, что по времени они занимают большую часть года: где-то более двухсот дней. Церковь, пусть иногда и легкими постами, такими, как Петров или Рождественский, но все же ограничивает нас в пище. Кроме того, постоянно являются постными днями среда и пятница. Также в Русской Православной Церкви существует обычай, которого нет в Восточных Церквях (однако я не буду обсуждать, где правильно, где неправильно; раз у нас существует такой обычай - будем его придерживаться без обсуждения), - поститься несколько дней перед Причастием. Получается, что человек, в особенности часто причащающийся, большую часть года проводит пусть в скромном, но воздержании. Что касается монашествующих, то у нас, опять же, в Русской Православной Церкви, они всегда воздерживаются от мясной пищи, хотя молочную в определенные дни употребляют. И это небольшое воздержание, некий скромный пост постоянно оберегает человека. В иных монастырях, скитах большую часть года воздерживаются и от молочной пищи, а в некоторых обителях вообще очень строго постятся. Правда, сейчас люди немощны не только душою, но и телом, поэтому на деле устав несколько ослаблен, но есть обители, в которых его придерживаются неукоснительно. Например, необычайно строгий пост соблюдают в лавре Саввы Освященного, который с непривычки едва ли можно выдержать. Устав ни в чем не нарушается, все делается именно так, как написано в Типиконе. Скажем, в Великий пост человеку даются в день пол-лимона, четверть кочана вареной капусты, без масла, и вода. Один русский монах, живший там в наше время, рассказывал, что поначалу он едва-едва мог есть эту пищу, и с гордостью прибавлял, что он прожил в лавре несколько месяцев. Там действительно чрезвычайно трудно. Также очень строго воздерживаются и в некоторых афонских монастырях.