Из церкви, по обычаю, водили меня на свой архондарик, угощали и пр. Много святынь, св. мощей и икон имеется в сих обителях, о чем каждый может прочитать в путеводителях и что подробно описано уже в записках других путешественников. Я скажу только о том, что остановило мое внимание.

Болгарский монастырь Зограф расположен в горах необычайно живописно. Дорога, часа два пути от арсаны (пристани), идет ущельем, по течению горного потока. Со всех сторон — лес; высоко поднимаются монастырские стены. Собор во имя св. великомученика Георгия очень благолепный. Три чудотворных иконы великомученика, который почитается покровителем обители. Игумен был очень рад встретить русского архиерея и старался угостить чем мог. Мы все снялись на фотографии с игуменом и братией. В то время в монастыре находилась полурота солдат-болгар во главе с офицером, питомцем петербургской духовной академии. Солдаты выстроились пред нами в две шеренги и приветствовали нас громким “ура”. Увы! Только что они проводили нас, как явился греческий капитан со своими вооруженными солдатами и потребовал, чтобы болгары сдались... Чрез день мы узнали, что болгары сдались и мимо нас их, как пленных, провезли на остров Кипр... Тяжелое впечатление произвело на нас это торжество греков над бывшими союзниками, которые, конечно, не могли сопротивляться...

В Карейском соборе особенное внимание обратили на себя остатки неподражаемой иконописи византийского Рафаэля-Панселина. Зато самый собор поражает запущенностью...

На пути к Иверу, не доходя до монастыря версты три, у самой дороги поставлен каменный крест и устроено что-то наподобие цистерны. Рассказывают, что лет десять назад тут совершилось чудо: проходил из Ивера мальчик-болгарин. Просил он у ворот монастырских кусочек хлеба, но портарь ему отказал. Голодный мальчик пошел по пути к Карее, обливаясь слезами. На том месте, где теперь крест, его встречает Женщина и спрашивает, о чем он плачет? Тот поведал ей свое горе. И вот. Она подает ему золотую монету и говорит: “возвратись в монастырь и купи там себе хлеба”. Мальчик вернулся и стал просить того же портаря продать ему хлеба, подавая ему монету. Портарь был удивлен: откуда мальчик мог вдруг получить такую монету? А монета и по виду была необычная, старинная. Взяв монету, он понес ее игумену. Тот признал в ней одну из тех, которые привешены к иконе Богоматери...

Как известно, на Афоне не имеют права пребывать женщины. Мальчик, вероятно, по простоте своей не знал этого. Он рассказал то, что с ним случилось. Но иноки задумались... Осмотрели икону и действительно: там не оказалось одной монеты. Но монеты так прикреплены, что украсть их нельзя. Да и ребенок не давал повода думать, будто он лжет. Пришлось признать, что Сама Матерь Божия утешила бедного мальчика, в то же время вразумив иноков, которые отнеслись к нему вначале так холодно. Мальчика накормили и отправили, куда ему было нужно. А на указанном им месте поставили крест, дабы проходящие могли призвать на сем месте молитвенно имя преблагословенной Заступницы и сирых Питательницы — Матери Божией.

Сердце влекло и в лавру преподобного Афанасия, и в Ватопед, и в Хилендарь; хотелось бы постранствовать в качестве простого паломника, поближе познакомиться с жизнию тех, кто все покинул, все забыл ради спасения своей души, но Бог не привел: и крайнее утомление от духовного напряжения в продолжение пяти недель, и слухи о бродягах, и неудобство задерживать спутников, да и непривычная жара здешнего лета — все это побуждало меня ускорить отъезд.

10-го июля мы прибыли в Буюкдере, где принял нас г. посол очень внимательно и благодарил за понесенные труды. Я в свою очередь сказал, что если бы не его мудрое отношение к делу и доброе содействие в сношениях с Петербургом, то дело потерпело бы полное крушение, и Афон, русский Афон, остался бы в руках еретиков, коих не замедлили бы выгнать греки. 11-го утром я посетил Вселенского Патриарха. Он был ко мне внимателен так же, как и прежде, подробно расспрашивал о деле и сказал: “Пришлите мне списки удаленных с Афона лиц, принявших пострижение на Афоне, и я наложу на них аргос”. Я сказал, что имеется два списка: один наиболее виновных главарей — вождей смуты, другой — менее виновных, слепо повиновавшихся сим вождям и обманутых последними. Первые заслуживают более строгого наказания, а вторые заслуживают некоторого снисхождения. В тот же день я послал эти списки при письме на имя его святейшества...

В тот же день, 11-го июля, мы покинули Царьград, а 13-го вышли на родной берег в Одессе.

На протяжении многих веков русские афониты, находясь в постоянном духовном общении с родною Русью, в то же время были совершенно независимы от Русской церкви в церковно-административном отношении. Подчиненные канонически и иерархически, по месту своего пребывания, киноту Св. Горы и чрез него Вселенскому Патриарху, они и в отношении чистоты учения веры были подведомы той же церковной власти. Так оно и должно быть по канонам церковным. К сожалению, разность языка и национальности именно в этом отношении ставили их почти вне надзора греческой церковной власти. Прибавьте к этому еще и то, что на Афоне много веков не было своего епископа, а патриарх поставлен слишком высоко и далеко, да притом ограничен в своих правах какою-то конституцией, не допускающей его непосредственно вмешиваться в дела Афона, если к тому не пригласит его протат. Значит, здешние монахи вообще, исторически, отвыкли от власти епископа, и это обратилось уже в традицию, ревниво охраняемую протатом. Между тем, число русских монахов на Св. Горе с каждым годом все увеличивалось и теперь достигает до 7000; среди них стали появляться люди, ищущие не столько духовного подвига, сколько удовлетворения своему личному тщеславию, своеобразному карьеризму, исканию некоего первенства среди других, я сказал бы — “диотрефизму”. Типом таких монахов и является Булатович. Не имея в основе своего духовного воспитания настоящей церковности, такие люди легко могут поддаваться искушению уходить в сторону от учения Церкви, от духа ее преданий, а по обстоятельствам, о коих я только что сказал, они легко могут находить себе благоприятную почву для развития всяких ересей и неправославных воззрений среди русских афонитов. С другой стороны, не было никакого надзора и вообще за теми, кто шел спасаться на Афон, со стороны представителей нашей государственной власти. Если бы этот надзор был строже, то не было бы среди монахов беглых солдат и каторжников. Беседуя с имебожниками, С.В. Троицкий слышал от них речи и об отобрании земли у господ; не оказалось бы из 600 взятых на “Херсон”, до 50-ти человек беспаспортных; не оказалось бы и таких молодцов, как Давымук, у коего в монастырском списке отмечено, что он присужден был к каторге за пропаганду бунта в войсках во время войны с Японией и бежал от наказания. Можно думать, что и теперь не один такой герой скрылся из монастыря куда-нибудь на келью, ибо с его стороны было бы глупо ждать, пока его возьмут на “Херсон”. Трудно и придумать более благоприятную для врагов Церкви почву, чтобы сеять смуту в недрах самой Церкви для подрыва ее авторитета, а следовательно и послушания церковной власти, для разрушения всего строя церковного. А от власти церковной это перейдет и на всякую власть. Я уже слышал от имебожников, что Царь заразился ересью “имеборства”: что настали Времена антихриста, начинается гонение на истинных христиан, исповедующих имя Божие. В этом смысле уже и ведется пропаганда листками и брошюрками, пока — гектографическими и рукописными; я уже говорил о толковании слова “Халки” переводом с букв на цифры. Распространяется листок с изображением двух взаимно пересекающихся треугольников — символом масонства, с цифрою 666 и толкованием имени антихриста. На академическом значке С.В. Троицкого заметили звездочку и стали уверять всех своих последователей, что он — “масон”. Не понимая этого слова, они бросают его всем, кто не согласен с ними. Становится понятным, почему все враги церковной власти и вся левая, а по неразумию своему, — и некоторая правая печать так усердно поддерживают это еретическое движение, выставляя глупую еретическую бессмыслицу самым невинным заблуждением, а тех, кто борется против нее — какими-то инквизиторами. Да и самый образ действий вождей этого движения близко напоминал фабричных забастовщиков и устроителей митингов. Толпа “имеславцев” во время бесед постоянно выполняла роль какой-то шумящей марионетки в руках ловкого главаря — Иринея: даст он знак — толпа, громко шумевшая, мгновенно смолкает; возвысит он голос — и она снова кричит, и из задних рядов слышатся по моему и о. игумена адресу досадительные слова: “еретики, масоны, иуды-предатели!” Собрания у Иринея происходили почти каждый день, а запретить их игумен был не в состоянии: никто его не слушал. Ириней все время был окружен своими приверженцами, которые и спали в коридорах, охраняя его особу. Безусловное повиновение вожакам, широко поставленная пропаганда гектографированными и рукописными записочками, искусное распространение ложных слухов о царской телеграмме, “писанной золотыми буквами”, запугивание, вплоть до угроз застрелить, утопить властей, сокрытие распоряжений власти, перехвачивание не только писем (три мои письма игумену за время с января пропало), но и официальных бумаг (грамота патриарха киноту так и не получена), подговор к захвату кассы, к поджогу (было покушение), троекратная порча телефона с кинотом, — все это не напоминает ли поразительно, до мельчайших подробностей, программы организованных опытными агитаторами забастовок? И действия этих преступных элементов облегчались полным непротивлением терроризованного большинства мирных братии, неподготовленных, по самому настроению своему неспособных к борьбе с таким проявлением зла, да и не видевших в этой борьбе своего прямого долга при параличе законной власти...

Вот почему еретическое движение так называемых “имеславцев”, а вернее было бы их назвать “имебожниками”. {В заседании Св. Синода 21 августа уже и постановлено называть их вместо слова “имеславцы”, как они сами себя величают, — “имебожниками”, ибо они обожают, почитают за Бога самое имя Божие.} Должно озабочивать не только церковь, но и государство...

НОВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ А. БУЛАТОВИЧА

Хорошо спорить с людьми искренними: они ищут истины без всякого предубеждения и готовы всегда познать свою ошибку. Тяжело иметь дело с людьми неискренними, которые не ищут истины, а занимаются лишь словопрением, всеми правдами и неправдами стараясь одержать верх над противником. На такую почву, кажется, стал мой оппонент-имебожник А. Булатович. Он напечатал в “Дыме Отечества” открытое ко мне письмо, в котором старается разобрать “Мое доброе слово имеславцам”, напечатанное отдельным листком в Пантелеимоновом монастыре, в бытность мою на Св. Горе. Прошло два месяца с появления этого письма Булатовича, и теперь меня спрашивают интересующиеся новою ересью: почему я не отвечаю на это письмо?

А вот почему. Письмо А. Булатовича появилось раньше моего отчета или доклада Св. Синоду о моей поездке на Афон, раньше синодального определения и разъяснения, и я ждал, что мой оппонент, как добросовестный монах, ознакомившись из моего доклада с обстоятельствами, о коих доселе знал только из газет да по рассказам своих последователей, многое возьмет назад из массы той лжи и клевет, какие имеются в его открытом письме, и таким образом исполнит долг монашеской совести: увы, у него недостало на это мужества! И его читатели и последователи по-прежнему считают Никона каким-то инквизитором, преисполненным ненависти к несчастным имебожникам... Хорошо ли это?

Дальше. В своем открытом письме он, ведь, только начал разбор “Моего доброго слова к имеславцам”, коснулся только одного святоотеческого выражения, мною приведенного, и притом именно только “коснулся”, а не разобрал его, так что я имел и имею право ждать продолжения этого разбора приводимых мною буквальных выдержек из писаний богомудрых отцов, в корне опровергающих имебожную ересь. Но до сих пор, очевидно, он не собрался с силами опровергнуть сии свидетельства святых отцов, а, кроме приведенных мною, есть и еще немало таких же. И опять: сознаться в таком бессилии — смирения недостает... Добре ли сие?