— Зачем вы здесь? — спросил он их.

Ответа не было. Несчастные лежали уже без движения, точно мертвецы.

— Зачем вы здесь? Что с вами? — испуганно и вместе с тем участливо произнес Митрофан.

Вместо ясного ответа послышались стоны. Кебуны шарили около себя руками, что делают обыкновенно слепые, когда ищут что-нибудь. Они хотели и, очевидно, не могли ничего сказать. Силятся подняться с земли — тоже невмочь. Митрофан вышел из пещеры и недоумевающе смотрел на стариков. Главный жрец что-то пробормотал, обращаясь к Митрофану. Тот не понял ничего, но наклонился и помог ему стать на ноги. Кебун зашатался. Митрофан поддержал его. Из старческих глаз кебуна закапали слезы, он воздел руки и заговорил что-то, прерывисто, запинаясь. Ясно было, что язык ему не повинуется.

Свершилось между тем дивное событие: Бог покарал нечестивых, злоумышлявших на жизнь ни в чем неповинного человека.

Митрофан понял наконец, что произошло за его спиной в то время, как он стоял на молитве, и стал просить Бога смилостивиться над кебунами не ведающими, что они творят. Он еще молился, а они уж могли стоять на ногах, хотя ноги их то и дело подкашивались. Зрение вернулось к жрецам, вернулась способность говорить.

Жрецы сперва со страхом смотрели на «таинственного» москова, а потом этот страх сменился какою-то покорностью. Эта покорность напоминала покорность хищного зверя, который долго проявлял свою страшную силу и в конце концов должен был все-таки покориться человеку.

— Вы пришли сюда... — начал Митрофан.

Главный жрец прервал его и с какой-то горечью вымолвил:

— Убить тебя.

И опустил он свою седую голову.

Морщинка вдруг упала между Митрофановыми бровями, и дрогнула его нижняя губа. «Они приходили, чтобы убить меня. Бог не попустил. Но что я сделал им дурного? Неужели проповедь истины не может быть совершаема без кровопролития и смертей? Неужели человек должен стать убийцей, чтобы в конце концов все-таки преклониться пред величием христианства и стать овцой стада Христова?»

С нескрываемой печалью взглянул Митрофан на своих врагов и только промолвил:

— Идите туда, откуда вы пришли. Идите с миром.

И, поклонившись кебунам, он воротился в пещеру и снова стал молиться. Теперь он уже благодарил Бога за свое спасение.

Слабой походкой, точно после продолжительной болезни, направились кебуны от пахты. Ночь еще не начинала таять... Еще ветерок, предвестник утра, не летал над тундрой, которая спала мертвым сном пустыни. Кебуны возвращались к лопарям, подавленые только что происшедшим. Неудача мало того, что угнетала их, но также и страшила. «Что может быть, — думали они, — когда лопари узнают об этом? Не повредили ль мы сами себе? И, в свою очередь, Митрофан не отомстит ли нам?»

Такие и подобные мысли приходили в голову каждому из жрецов, и трепет овладевал ими все сильнее и сильнее по мере того, как они приближались к лопарскому кочевью.

Они вошли в свою палатку, куда обыкновенно никто из посторонних не входил, улеглись на оленьих шкурах, но долго не могли заснуть. Страх за последствия неудавшегося убийства гнал прочь от них сон. Кебунам казалось, что если они уснут, Митрофан подкрадется и убьет их, то есть отмерит тою же мерою, какою они мерили ему.

Ночь проходила, но никто вообще не являлся. Страх как будто стал затихать. Брала свое усталость. Мало-помалу кебуны начали погружаться в дремоту. И, наконец, заснули.

А в это самое время Митрофан молился за врагов своих. И никто не узнал, даже Ильмаринен, никому из лопарей не сказал Митрофан, что произошло в эту ночь.

Ночь ушла и унесла свою тайну...