Династия Бассараба была полностью эллинизирована еще до своего вымирания, происшедшего примерно в конце первой четверти XVII в. Когда она закончилась, княжеские престолы стали открыты для авантюристов, которые могли использовать местные связи и влияние на Фанаре или при дворе султана. Здесь выделялись два главных клана: с одной стороны, такие семьи, как Кантакузины и Розетти, которые приобрели путем покупки или браков большие поместья в княжествах и обосновались там, а с другой – такие семьи, как Гика и Маврокордато, которые стремились управлять княжествами из Фанара и использовали свои румынские поместья главным образом как средство дохода. Из выдающихся князей, которые явились преемниками Бассарабов, первым был албанец с матерью–молдаванкой, Василий по прозвищу Волк, и правил он в Молдавии с 1634 по 1654 гг. Как мы видели, он был другом Петра Могилы и выдающейся фигурой в православной политике. После того как он погасил долги патриархата и ежегодные подати, взимающиеся с Афона, он стал так популярен, что его избрали выступать посредником в церковных спорах, таких как, например, между Александрийским патриархом и самоуправляющимся монастырем св. Екатерины на Синае. Бывший Константинопольский патриарх Афанасий Паттелар называл его «новым Ахиллом» и наследником императоров; втайне он намеревался совершить свое императорское коронование. Но когда Василий вознамерился присоединить к своему престолу Валахию, то Высокая Порта обеспокоилась, и он был низложен.589

Через четыре года сам Григорий Гика с помощью интриг получил молдавский престол, а еще через год также и валашский. В его жилах не было румынской крови; своим успехом он был обязан Константинополю, особенно своим двоюродным братьям Кюпрюлю.590 Следующие пятьдесят лет престол с поразительной быстротой переходил по очереди то к Гикам и их приближенным, то к Кантакузинам. Трое выдающихся господарей этого времени принадлежали к последней партии. Шербан Кантакузин, сын наследницы Бассарабов, стал валашским князем в 1679 г. Он был местным патриотом, который многое сделал для поощрения ремесел и искусств своего края; именно он ввел богослужение на румынском языке. Хотя он внешне проявлял лояльность к султану, но на самом деле мечтал о независимости и имел тайные отношения с Габсбургами и русским императором, первый из которых даровал ему титул князя Священной Римской империи. Но он действовал недостаточно осторожно. Когда он неожиданно умер в 1689 г., распространился слух, что он был отравлен своими более предусмотрительными братом и племянником.591 Брат ненамного пережил его, а его племянник, Константин Бранкович, мать которого, Елена Кантакузина, таким образом, унаследовала все поместья Бассарабов и Кантакузинов, получил валашский престол. Он успешно правил двадцать пять лет. Подобно своему дяде, он много сделал для своей страны и ее культуры и сам поддерживал близкие отношения с интеллектуалами Фанара и Италии. Но он также тайно сотрудничал с иностранными державами и мечтал о том, чтобы стать христианским императором Востока. Вероятно, его личные враги предупредили султана о его намерениях; в 1714 г. господарь и его сыновья были доставлены в Константинополь и обезглавлены.592

Его современник и соперник Димитрий Кантемир был господарем меньшее время, хотя он и избежал казни. Семья его отца была татарского происхождения, но его мать была гречанкой, а он сам породнился браком с семьей Кантакузинов. Он говорил на одиннадцати языках. Кантемир написал классическую историю Османской империи, которая актуальна до сих пор, историю Молдавии, сделал перевод Корана на греческий язык, был автором диалога по дуалистической философии и трактата по восточной музыке; сочинял он и популярные песни, которые до сих пор можно услышать на улицах Стамбула. Он был опытным юристом и в течение многих лет был юрисконсультом патриархата. Благодаря его вмешательству, церковь св. Марии Монгольской была сохранена для христиан. Он получил молдавский престол в 1710 г. и сразу начал переговоры с русским царем Петром Великим, склоняя его к тому, чтобы захватить провинцию. Но вторжение русских закончилось неудачно. Оно не пользовалось поддержкой народа. Петр был окружен на реке Прут и избежал пленения только благодаря продажности османского визиря. Кантемир был вынужден бежать в Россию, где он и окончил свои дни.593

Такие действия испугали султана и служили на руку фанариотам, которые хотели управлять княжествами из Константинополя. Фанар не сочувствовал румынскому сепаратизму. Он хотел сохранить Османскую империю в целости до того момента, когда она сможет целиком перейти к константинопольским грекам. Влияние Фанара на Высокую Порту служило залогом новой политики. С этого момента фанариоты из Константинополя должны будут управлять княжествами. Таков был замысел великого эксапорита. Незадолго до своей смерти он посадил на молдавский престол своего старшего сына, Николая, жена которого, Кассандра Кантакузина, приходилась родственницей Бассарабам. Вскоре после этого Николай был замещен Кантемиром, но в 1716 г. он был возведен на валашский престол и доказал свою преданность султану тем, что провел два года в плену в австрийской тюрьме. Это произвело впечатление на Порту. Она решила доверить престолы выходцам из клана Маврокордато и их родственникам – Гикам и Раковицам.594

С 1711 по 1758 гг. в Молдавии и с 1716 по 1769 гг. в Валахии члены этих трех семей были господарями, часто сменяя друг друга. Начиная с 1731 г. комедия избрания местными боярами была упразднена. С тех пор султан открыто сам назначал господаря, в обмен на суммы, вносившиеся ему самому и его министрам. С этого момента, так же как и в случае с патриархатом, в интересах султана было как можно чаще низлагать господаря, затем вынуждать его выкупать свой престол, или перемещать его из одного княжества в другое, либо угрожать ему перемещением в более бедное Молдавское княжество, если он не уплатит компенсацию. Обычно князь прежде занимал пост великого драгомана, так что султан знал о его способностях, и тот имел возможность скопить достаточно денег, чтобы позволить себе этот пост. Титулы княжеских фамилий были упорядочены, так что наследники по мужской линии получили право носить титул князя. Двор и управление были преобразованы по образцу патриаршего двора; однако обязательным было присутствие турецкого резидента, в обязанности которого входило заботиться о благосостоянии мусульман в княжестве, а также шпионить за господарем. Самым важным из чиновников господаря был капукегай , его представитель в Константинополе, от преданности, влиятельности и такта которого он зависел. Господарь назначался в Константинополе и посвящался патриархом. Он должен был прибыть в свою новую столицу в течение тридцати дней, и платить are янычар по 16 золотых фунтов за каждый день задержки. Тактичные господари никогда не бывали слишком пунктуальными. По прибытии он получал официальное благословение от местного митрополита. Нетрудно было найти повод для его низложения. Его можно было обвинить в интригах с иностранными государствами, в сокрытии доходов или дурном обращении с подданными. В таком случае высылался фирман о низложении, который зачитывался местным митрополитом. Митрополит сообщал его собранию бояр и отвечал за то, чтобы господарь не скрылся. При первой возможности господарь препровождался под охраной в Константинополь и обычно отправлялся в специальное место ссылки; но очень часто он снова выкупал свой престол. Местное управление находилось в руках бояр, причем за ними наблюдали чиновники из фанариотов, которые давали им указания. Каждый грек, женившийся на боярыне, получал земли и считался боярином.595

Фанариотское управление имело преимущества перед управлением большинства пашей в других частях Империи и правлением князей из местных выходцев. Коррупция в XVIII в. была нормой. Правосудие редко функционировало честно, обходясь без чрезмерных задержек. Но господарям мешали неопределенные сроки их пребывания у власти. Например, Константин Маврокордато, внук великого эксапорита, был совестливым и просвещенным правителем, который составил новый свод законов для каждого княжества, облегчив налогообложение, а сбор податей сделал менее жестким; он улучшил условия жизни крепостных, которых планировал вовсе освободить. Но, хотя в период 1730–1769 гг. он управлял шесть раз в Валахии и четыре раза в Молдавии, самый длительный период составлял шесть месяцев. Столь частый приход к власти и лишение ее делали почти невозможным образовать хорошее правительство и проводить постоянную политику.596 Эта неопределенность вынуждала господарей вымогать все возможные деньги у своих подданных. Княжества были богаты, и доход господарей был немалым, но Молдавия должна была платить ежегодную дань султану около 7 ООО золотых фунтов, а Валахия – около 14000 золотых фунтов. К 1750 г. молдавский престол обходился удачливому кандидату примерно в 30 ООО золотых фунтов, а валашский – 45 ООО. Перевод с одного престола на другой стоил около 20 ООО золотых фунтов. Если год бывал благополучным, то Молдавия должна была отдать до 180000 золотых фунтов налогов, а Валахия до 300000. Но господарь должен был не только покрывать свои расходы и выплачивать ежегодную дань. Он обязан был содержать свой двор и чиновников, должен был постоянно подкупать турецких чиновников, и предполагалось, что он будет оказывать щедрую поддержку патриархии. В результате он максимально эксплуатировал свой народ. Если он отменял один налог, то вводил другой. Румыны начали испытывать ностальгию по не столь эффективному, но менее эксплуататорскому управлению своих собственных господарей. При этом каждый господарь заканчивал свое правление более бедным, чем был прежде.597 К середине XVIII в. семья Маврокордато, несмотря на все свое богатство, более не могла обеспечивать возведение господарей из своей среды; семья Раковица была разорена. На их место встали другие кланы фанариотов: Ипсиланти, Мурусси, Каллимахи. В 1774 г., чтобы обеспечить лучшую преемственность, султан согласился закрепить наследование за этими тремя семьями и Гиками. В 1802 г. каждый господарь получил гарантии, что будет править не менее семи лет.598

С точки зрения финансового бремени непонятно, почему люди стремились стать господарями. Это желание отчасти коренилось в пристрастии к помпезности и титулам, а также в жажде власти, даже если эта власть была ограниченной. Один английский путешественник писал в 1817 г. об «исключительном явлении чистого деспотизма, проявляемого греческим князем, который сам, в свою очередь, является подвластным рабом».599 Но на первом месте здесь было стремление к осуществлению имперской идеи, возрождению Византии. Под властью господарей–фанариотов в княжествах могла найти прибежище неовизантийская культура. В этих землях могла укорениться греческая знать, а греческие академии могли дать образование гражданам новой Византии. Там намного лучше, чем в тенистых дворцах вокруг Фанара с турецкой полицией у ворот, могла сохраниться живая византийская идея. В Румынии, в «Риме за Дунаем», можно было планировать возрождение Нового Рима.

Но эти планы нуждались в поддержке со стороны Церкви. Патриарх жил на содержании фанариотов, но он был по–прежнему главой православной общины. Патриархат много приобрел от этих связей. Если с 1695 по 1795 гг. было только тридцать одно патриаршее управление, по сравнению с 61–м в период 1595–1695 гг., то это произошло благодаря влиянию фанариотов на Высокую Порту. Хотя сумма, которую нужно было платить султану при каждом утверждении нового патриарха, была по–прежнему высокой, фанариоты сделали так, что она не увеличивалась, и уплачивали большую часть ее. Они использовали свою власть и богатство, чтобы облегчить бремя Великой Церкви. Но Великая Церковь должна была щедро отплатить им за помощь. Реформы 1741 и 1755 гг., сократив власть св. синода и, следовательно, светских чиновников, которые господствовали в нем, в некоторой степени освободили Церковь от их влияния на назначение патриархов. Но фанариоты навязывали ей свои идеи; они хотели сделать ее орудием своей политики.600

Многие из идей фанариотов были замечательными. Они отличались большим интересом к образованию. Среди них было достаточно ученых и выдающихся писателей; многие из господарей, особенно из семьи Маврокордато, были людьми высококультурными, способными беседовать на равных с самыми утонченными западными путешественниками. Под их влиянием была возобновлена Патриаршая академия в Константинополе. Академии, основанные в Яссах и Бухаресте эллинизированными господарями в XVII в., получили поддержку и были расширены. В них устремились греческие ученые, предпочитавшие преподавать более там, чем в спертой атмосфере Константинополя. Бухарестская академия была обновлена в конце XVII в. ученым Севастом Киминитисом; его дело было продолжено другими учеными: Георгием Ипоменасом, Георгием Феодору Трапезундским, Димитрием Памперисом Прокопием, Иаковом Маносом Аргосским и другими. Современник Севаста, критянин Иеремия Какавала, преобразовал подобным образом академию в Яссах. Примеру фанариотов последовали богатые покровители во всех греческих землях, которые организовали академии в Смирне, на Хиосе, в Янине, Загоре на Пелионе и Димитсане на Пелопоннесе, и в других местах. Эти школы были посвящены насущной задаче улучшить греческое светское образование; их основатели и покровители были по большей части люди, получившие образование на Западе. Образцом для них служил более Падуанский университет, чем старая византийская традиция. Греческие отцы Церкви могли по–прежнему изучаться, но акцент делался скорее на классической филологии и античной, а также современной философии и науке. Профессора были мирянами–членами Православной Церкви, сознательно противопоставлявшимися как латинянам, так и протестантам; но сами они находились под влиянием западных образцов своего времени, с тенденцией к рационализму и страхом перед всем, что можно было расценивать как суеверие. Они хотели доказать, что они сами и их ученики такие же просвещенные, как и на Западе.601

Для Церкви было полезно получить вызов со стороны интеллектуалов; но вызов был слишком внезапным. Сила Византийской церкви была в присутствии высокообразованных мирян, которые испытывали глубокий интерес к религии. Теперь миряне начали отступать от традиций Церкви; традиционно настроенные члены Церкви стали не доверять современному образованию и не любить его; они отступили, чтобы защищаться в замкнутом обскурантизме. Раскол между интеллектуалами и традиционалистами, который начался, когда неоаристотелианство было введено в число предметов Патриаршей академии, становился все глубже. Под влиянием фанариотов многие высшие иерархи пошли в ногу со временем. В прежние времена православие предпочитало сосредоточивать свое внимание на вечных ценностях и благочестиво отказывалось одевать веру в покровы модной философии. Фанариоты в своем желании произвести впечатление на Запад не сочувствовали таким старомодным представлениям. Вместо того, видя высокий авторитет древнегреческой учености, они хотели показать, что по своей культуре и происхождению – они наследники древней Греции. Их сыновья, жизнерадостные миряне, образованные в новом духе, теперь занимали административные посты при патриаршем дворе. В результате патриархат начал терять связь с великим единством верующих, для которых вера была более значима, чем философия, а христианские богословы были важнее, чем софисты языческих времен.

Более того, фанариоты нуждались в поддержке Церкви для достижения своей конечной политической цели. Эта цель не была приземленной. ?????? ????, Великая идея греков, оформилась еще до турецкого нашествия. Это была идея судьбы греческого народа. Михаил VIII Палеолог выразил ее в речи, которую он произнес, когда его войска отвоевали Константинополь у латинян; греков он называл ромеями. Во времена последних Палеологов снова появилось слово «эллин», но с сознательным намерением связать византийскую имперскость с культурой и традициями древней Греции.602 С распространением Возрождения всеобщим стало уважение к древнегреческой цивилизации. Естественно, что греки, посреди своих политических бедствий, старались извлечь из этого пользу. В настоящий момент они были рабами турок, но они были и тем великим народом, который дал культуру Европе. Их судьбой должно было стать возрождение. Фанариоты попытались объединить национальную силу эллинизма в страстный, хотя и нелогичный союз с вселенскими традициями Византии и Православной Церковью. Они работали на восстановление Византии, «нового Рима», который должен быть греческим, нового центра греческой цивилизации, заключающей в себя православный мир. Дух Великой идеи был смесью неовизантинизма и острого национального чувства. Но, в согласии с ориентацией современного мира, национализм начал преобладать над вселенским духом. Георгий Схоларий, хотя и неосознанно, предвидел эту опасность, и, отвечая на вопрос о своей национальности, говорил, что он не эллин, хотя был эллином по национальности, и не византиец, хотя родился в Византии, но христианин, т. е. православный. Ибо, если Православная Церковь вновь обретет свою силу, она должна оставаться вселенской. Она не должна стать чисто греческой Церковью.

Цена, которую заплатила Православная Церковь за свое подчинение благодетелям–фанариотам, была велика. Во–первых, это означало, что Церковь управлялась все более в интересах греческого народа, а не Православия в целом. Соглашение, заключенное между султаном–завоевателем и патриархом Геннадием, поставило всех православных в пределах Османской империи под власть патриархата, который неизбежно находился в руках греков. Но первые патриархи после завоевания сознавали свои вселенские обязанности. Независимые патриархаты Сербии и Болгарии были ликвидированы после завоевания обоих царств турками, но эти Церкви продолжали пользоваться некоторой долей автономии под управлением Печского, Тырновского и Охридского митрополитов. Они сохраняли славянское богослужение и национальное священство и епископат. Это не нравилось фанариотам. С Церквами Валахии и Молдавии было легко иметь дело из?за греческого влияния на княжества, где Сербская церковь, господствовавшая там в Средние века, так или иначе была ущемлена. Господари–фанариоты не вмешивались в местное богослужение и даже поощряли введение румынского языка за счет славянского. Высшая иерархия была эллинизирована; итак, они чувствовали себя уверенными. Болгары и сербы были более непримиримыми. Они не хотели подвергаться эллинизации. Поэтому они выступали против назначения митрополитов–греков. Сербский Печский патриархат был на какое?то время восстановлен, в период с 1557 по 1755 г. Фанариоты потребовали более жесткой власти над ним. В 1766 г. была ликвидирована самостоятельность Печской митрополии, а в 1767 г. – Охридской. Сербская и Болгарская церкви теперь управлялись экзархами, назначенными патриархом. Это было результатом действий Самуила Хантчерли, выходца из семьи фанариотов–выскочек; его брат Константин некоторое время был валашским господарем, пока его финансовые злоупотребления не возмутили не только налогоплательщиков, но и его собственных чиновников, так что он был низложен и казнен по приказу султана. Экзархи постоянно назначали греческих епископов в балканских Церквах, что вызывало растущее негодование как сербов, так и болгар. Сербы восстановили свою религиозную автономию в начале XIX в., когда они получили политическую независимость. Болгарской церкви пришлось ждать до 1870 г., чтобы сбросить греческое иго. Политика фанариотов обратилась против самой себя. Она встретила такое сопротивление, что, когда пришло время, ни сербы, ни болгары не захотели сотрудничать в движении за независимость под руководством греков; даже румыны отвернулись от них. Ни один из народов не пожелал променять турецкую политическую власть на греческую, имея опыт греческой религиозной власти.603

Только Церковь Черногории, крошечного горного государства, в которое турки так никогда и не смогли проникнуть, сохраняла свою религиозную свободу под властью управляющих епископов, титул которых переходил от дяди к племяннику. Князь–епископ Петр I Петрович Негош был признан независимым правителем султаном Селимом III в 1799 г.; с тех пор даже Фанар признал полную религиозную самостоятельность Черногории.604 Русская церковь была в ином положении. Даже самые имперски мыслящие из Константинопольских патриархов не могли надеяться на власть над ней, когда она управлялась царем практически как государственный департамент. Упразднение Московского патриархата Петром Великим не понравилось в Константинополе, так как это нарушило, по крайней мере формально, верховную духовную власть Вселенского патриарха. Но патриархи были слишком осторожны, и не пытались вмешиваться по своей инициативе в дела Русской церкви.605 Они также не могли надеяться управлять автокефальной Грузинской церковью, хотя ее митрополит признавал патриарха своим главой, и официально его утверждение происходило в Константинополе.606

Когда османы завоевали Сирию и Египет, древнейшие патриархаты Востока были в руках греков. Константинопольский патриархат официально не имел власти над другими патриархами, но в силу своего положения в столице Империи он выступал как их защитник перед султаном и мог в полном смысле управлять ими, что весьма облегчалось тем, что высшая иерархия везде была почти исключительно греческой. Это имело свое основание в случае с Александрийским патриархатом, паства которого состояла в основном из греческих купцов и ремесленников, поселившихся в Египте, в то время как местное христианское население принадлежало к Коптской монофизитской церкви. В 1651 г. вся православная община Каира насчитывала всего 600 человек; в XVIII в. в патриархате велась очень активная римская пропаганда. Но греки оставались верными православию, в значительной мере благодаря вмешательству Евстратия Аргенти.607 В Антиохийском и Иерусалимском патриархатах большинство православного населения составляли местные народы, теперь говорящие по–арабски; в их деревнях богослужение совершалось на арабском языке. Как правило, они сопротивлялись слишком навязчивой греческой иерархии. Хотя они пользовались несколько более привилегированным положением по сравнению с другими религиозными меньшинствами благодаря влиянию фанариотов на Высокую Порту, они не отличались особенной преданностью, и многие из них перешли к Риму или в другие расколы. Антиохийский патриарх, резиденция которого находилась в Дамаске, поддерживал более тесные контакты с арабами, чем его Иерусалимский собрат. В среде антиохийского высшего духовенства был значительный процент местных выходцев. Но он был самым бедным и наименее влиятельным из патриархов и никогда бы не осмелился противопоставляться Константинопольскому патриарху, особенно после раскола 1724 г., когда ориентированные на Рим дамасские епископы избрали проримского патриарха Серафима (Кирилл VI), а остальные члены св. синода отправились в Константинополь и там избрали грека Сильвестра. Прошло более сорока лет, пока православная партия смогла одержать верх. Сам Сильвестр обращал должное внимание на свою арабскую паству, но его преемники предпочитали проводить большую часть своего времени в Константинополе.608Иерусалимский патриарх, хотя и последний по рангу, был наименее нуждающимся из патриархов. Он пользовался особым почетом как епископ святейшего из городов и хранитель главных христианских святынь. Начиная с XVI в, господари Молдавии и Валахии много жертвовали на патриархат и даровали ему обширные земельные владения в княжествах; русские цари были почти столь же щедрыми. Иерусалимский патриарх мог позволить себе содержать школы не только в Палестине, но и в других частях православного мира. У него была собственная типография, находящаяся в стороне от вмешательства мусульман, в молдавской столице Яссах. Но иерархия патриархата была исключительно греческая. Если какой?нибудь православный палестинец хотел выдвинуться, то он должен был выучить греческий язык и полностью проникнуться греческими интересами; сам патриарх проводил много времени в Константинополе или в княжествах. Греки не могли допустить, чтобы такой лакомый кусок попал в чужие руки.609 Весьма сомнительно, чтобы длительная история развития греческого национализма, который с возрастающей силой проникал в православную организацию, была полезна для Православия. Это противоречило древней византийской традиции. Хотя в пределах самой Империи знание греческого языка было обязательным для каждой официальной должности, различия в национальности не делалось; византийцы поощряли богослужение на национальных языках и осторожно пытались навязывать греческую иерархию другим народам. Но Великая идея дала грекам повод считать себя богоизбранным народом; такие народы редко бывают популярны; не отразилось это положительно и на христианской жизни.