В этом отношении на него оказал влияние ученый грек, Иерусалимский патриарх Паисий, который посетил Москву в 1649 г. Когда Паисий был в Москве, на него произвел большое впечатление священник Никон, в миру Никита Минин, и он убедил царя возвести его в митрополита Новгородского в 1649 г.; в 1652 г. он стал патриархом Московским. В течение шести лет, до своего низложения в 1658 г., Никон преобразовал всю Русскую церковь. Детали его реформ, большая часть которых касалась обрядовой практики, здесь не будут рассматриваться, кроме того аспекта, что они привели Русскую церковь в соответствие с Константинополем. В результате царь был еще раз утвержден как великий светский защитник всего православия; у греков более не было соблазна в поисках друзей заигрывать с протестантами или с Римом. Но среди русских реформы встретили яростное сопротивление во многих местах, особенно в монастырях. Староверы, как их называли, под руководством праведника протопопа Аввакума, считали, что Святая Русь не нуждается в реформах, введенных из?за границы. Она является Третьим Римом и единственной страной, способной воспринимать Божественную благодать. По причудливой иронии истории, духовные наследники нестяжателей XVI в., которые были вытеснены в подполье из?за своей склонности следовать греческому пути, эти благочестивые монахи и святые, были также загнаны в подполье за отказ поддерживать возобновленное единение с греками. Даже русские, жившие на Афоне среди греков – но, надо заметить, греков, подозрительно относящихся к Константинополю – не испытывали симпатии к прогрессивной деятельности Никона. Сам Никон, однако, зашел очень далеко, не в своих реформах административной системы или обрядов, но в попытках поставить власть Церкви в такое положение, которое скорее походило на дух средневекового папства, чем на Византию. Он заставил царя Алексея осудить убийство Иваном Грозным митрополита Филиппа, которое имело место более чем за столетие до того. Когда, однако, он начал называть себя «великим государем России» (титул, который был дан Филарету, но только по той причине, что он был и кровным, и духовным отцом царя), то Алексей, почувствовав себя уверенным в себе и будучи уже в зрелых годах, не мог с этим согласиться. Никон пал. Но его реформы продолжались.530

Московский патриархат никогда более не имел такой власти. Сын Алексея, Петр Великий, решил, что он представляет слишком большую опасность для его власти. После смерти патриарха Адриана в 1700 г. он отказался назначать ему преемника, а только поставил «экзарха, имеющего попечение о патриаршем престоле». Через несколько лет патриархат был официально упразднен; он так и не был восстановлен до коммунистической революции. Упразднение патриархата не оказало влияния на отношения России с греками. Строго говоря, по нормам канонического права Русская церковь теперь должна была снова перейти под власть Константинопольского патриархата; но на деле Московский митрополит был назначен местоблюстителем патриаршего престола, независимым от Константинополя. Между тем царь, с его возросшим могуществом и императорским титулом, который он себе присвоил, более чем прежде рассматривался как защитник православных Церквей; в то же время завоевание Константинополя, города патриархов, стало главной целью царской политики. России с этих пор было суждено играть главную роль в истории греческого народа.531

Глава 9. Определение догмата

Переговоры с протестантскими Церквами и Западом, а также необходимость отражать атаки со стороны Рима вынудили православных задуматься над своим вероучением. Их потенциальные друзья, равно как и враги, постоянно просили точно и подробно изложить им их вероучение. Было затруднительно, а временами даже унизительно отвечать им, что по этим пунктам у них не было определенного догмата. Без сомнения, отношения с Англиканской церковью были всерьез испорчены различными ответами, которые давали авторитетные греческие церковные иерархи по вопросу о пресуществлении. Неудивительно, что вопрошающие, как бы они ни были расположены к грекам, начинали подозревать греческих епископов в неискренности. Столкнувшись с богословами, которые любили ясность и аккуратность, православные обнаружили, что их традиционная тактика избегать точности устарела и вредила им самим. Запад не понимал их духовное смирение. Их ответы казались ему слишком туманными; а он хотел конкретных определений.

Среди греческих богословов теперь было много людей, которые получили высшее образование в итальянских или других западных университетах; это образование располагало их к западному подходу. Невзирая на традиции своей Церкви, они начали стремиться к более систематическому и философскому образцу. Их искания принимали все более разнообразные формы, потому что в прошлом не находилось определений. С одной стороны, мы видим Кирилла Лукариса, а с другой – Петра Могилу; оба они искренне считали, что они дают толкование православной догматике в рамках законности. В этом, по сути, не было ничего неправильного. Действительно, православие было во многом обязано своей стойкостью широте своих основ. Но в мире религиозной полемики эта широта могла обернуться слабостью. Православные не могли защищать свои позиции, если они не знали, кем они были. Перед ними встало требование написания «Исповеданий веры», которые могли служить руководством в их отношениях с другими Церквами.

До тех пор единственной summa богословия, принятой у православных, был «Источник знания», написанный в VIII в. св. Иоанном Дамаскиным.532 Это сочинение было написано в период, когда христологические споры составляли главную заботу богословия; поэтому там не говорилось о многих проблемах, которые беспокоили богословов в XVII в. И, несмотря на то, что Иоанна в целом рассматривали как последнего из богодухновенных отцов Церкви, и его мнения пользовались большим уважением, они совсем не представляли собой изложения веры по существу. Оказалось возможным, чтобы такой ученый и благочестивый богослов, как Марк Евгеник, предложил догмат о предопределении, который не вполне согласовался с мнением отца Церкви. Другие положения у св. отца тоже могли быть истолкованы различным образом. В заключение всего, Римская церковь также считала, что «Источник знания» – богословски правильное сочинение. Но оно не отвечало запросам времени. Позднее византийские ученые составили краткие изложения православного вероучения, среди которых особенно известны труды императора Мануила II и патриарха Геннадия Схолария. Но оба эти сочинения имели целью разъяснить суть христианства для мусульманского читателя; они избегали спорных моментов.533

Первая попытка изложить православное вероучение неправославной публике, если не считать детальных полемических доводов авторов антилатинских сочинений, содержится в ответах патриарха Иеремии II лютеранам. Иеремия принадлежал к старой школе с ее апофатическими традициями, и в то же самое время он хотел заверить лютеран в том, что хотя он и не соглашался с ними, но был к ним расположен. Вследствие этого он, скорее, ставил перед собой не задачу изложить полностью свое учение, но указывал вежливо, но твердо на те пункты, по которым он не мог принять лютеранское богословие.534

«Исповедание» Кирилла Лукариса, вышедшее в свет на тридцать лет позже, имело целью покрыть все пространство его вероучения. Но хотя Кирилл и надеялся на то, что оно будет принято Церковью, это было личное изложение, в отличие от ответов Иеремии, которые были даны с одобрения св. синода. Кальвинистское направление «Исповедания» вызвало такую бурю, что написание официального «Исповедания» казалось более чем когда?либо необходимым.535

Таким оказалось «Исповедание» Петра Могилы, митрополита Киевского, который надеялся достичь этим две цели: успокоить споры, возбужденные Кириллом, и укрепить в вере жителей западно–русских земель и украинцев. Хотя сам Могила и был молдаванином по происхождению, но получил образование на Западе. Он сильнейшим образом противопоставлялся Римской церкви, но его оппозиция была скорее политической, нежели богословской. Он видел в римском духовенстве орудие политической деятельности папства. Возможно, что он согласился бы просто на какую?нибудь форму унии для своей Церкви, если бы только он не был убежден, что папство будет использовать подчинение для усиления своего объединения с какой?нибудь католической державой. В догматическом отношении он был гораздо ближе к Риму, чем к какой?нибудь из протестантских Церквей или даже к древней православной традиции. Образование, полученное Могилой, определило его склонность к схоластическому изложению вероучения.536

Петр Могила составил свое «Исповедание православной веры» незадолго до 1640 г. Он написал его на латыни, которую знал значительно лучше, чем греческий; в самом деле, он был посредственным греческим ученым. Так же как в случае с Кириллом Лукарисом и его «Исповеданием», предпринимались попытки доказать, что он не был автором этого сочинения. Но хотя и возможно, что он пользовался советами таких людей, как Исайя Козловский, игумен монастыря св. Николая в Киеве, он был слишком самонадеянным и властолюбивым человеком, чтобы не взять на себя полную личную ответственность за «Исповедание». В 1640 г. он созвал в Киеве собор, чтобы решить, какие литургические и учебные книги должны иметь обращение среди духовенства его митрополичьего престола, а также подвергнуть учету польские книги, распространяемые иезуитами. Официально были рекомендованы различные книги, написанные его учениками и друзьями. Но главной задачей собора было одобрить и принять «Изложение веры» Могилы. Могила не добился полностью того успеха, которого он желал. В «Исповедании» были пункты, которые вызвали беспокойство у многих участников собора. В конце дискуссий было решено временно принять «Исповедание», но послать экземпляр в Константинополь для одобрения со стороны патриарха.537

В тот момент патриархом был Парфений I, человек широких симпатий, который отчаянно пытался водворить в Церкви мир после раздоров, вызванных судьбой Лукариса. Он не высказал суждения об «Исповедании» Могилы. Вместо этого он отправил обратно в Киев трактат, составленный св. синодом, в котором разбирались только кальвинистские заблуждения «Исповедания» Лукариса. Он попросил собор изучить и принять его. Могила, однако, хотел получить более определенную поддержку. Он прибег к помощи своего друга, Василия, господаря Молдавии.538

Василий, по прозванию Лупул, то есть Волк, был сыном албанца–искателя приключений и молдавской принцессы, он взошел на молдавский престол в 1634 г. после ряда сложных интриг и сумел удержаться на нем двадцать лет. Лупул был талантливым администратором и блестящим финансистом; вскоре он стал одним из самых богатых людей на христианском Востоке. Умело врученные подарки обеспечили ему хорошие отношения с османскими властями. Отчасти из честолюбия, отчасти из?за искреннего благочестия он был готов проявить щедрость к православным Церквам. Главным его духовником был Мелетий Сиригос, противник Кирилла Лукариса, который внушил ему предубеждение против Лукариса. Итак, до смерти Лукариса он не помогал Константинопольской церкви, хотя посылал богатые подарки восточным патриархам. Но начиная с 1638 г. он не только погасил все долги Константинопольского патриархата, но и преобразовал его финансовую систему. Теперь он считал себя главным светским покровителем православия и даже мечтал о возрождении Византии. Выше уже говорилось, что по его просьбе патриарх Парфений подготовил церемонию его императорского коронования; уже была изготовлена и корона. Естественно, его притязания вызвали негодование русского царя; но Михаил Романов после смерти своего могущественного отца, Московского патриарха Филарета, не мог высказать энергичного протеста. Возмущение Михаила было тем большим, что Киевская церковь под управлением Могилы обращалась за светской поддержкой скорее к молдавскому господарю, чем к русскому царю. Это не могло улучшить отношения между Киевом и Москвой.539