У вас нет детей?

 Есть: вот, Ваня.

 Да нет, это Ваня Семенов, по имени Семена, духовного отца, вот того лавочника из зеленой лавки, которого вы второпях позвали в крестные отцы. Ему он и сын, духовный сын, но связи в таинстве крещения, по усыновлению. А вам он никак.

 Да я его родил!

 Да нам наплевать. Это физиологический акт (первое письмо моего корреспондента). Мало ли кого вы родили, всех и считать вашими детьми. По нашим законам позволительно вам родить от каждой девки в номерах: так вы воображаете, что так все эти дети за вами и буду пущены.

 Да если б пустили или особенно если б связали в имени, правах и имуществе  никто бы и не шалил в номерах. Теперь и законныхто избегают рождать, так если бы незаконные все уцеплялись за отца,  очевидно, их не рождали бы вовсе. Кто установил термин "незаконнорожденные дети"  потянул и факт случайного и незаконного рождения, случайной и минутной, в номерах, на кухне, на улице,  связи с девушкой или женщиной.

 Нам наплевать, мы об этом не думали. Очень мудрено.

 Да как же вы, мудрые люди, и законы пишете, а подумать вам трудно?

 Законы пишем, и вы повинуйтесь им.

 Так как же?

 Что "как же"?

 Сынто у меня.

 Нет у вас сына. Он  Семенов, по зеленщику, у которого вы забирали картофель и капусту тогда по осени. Ведь самито вы Колотилин!

 Колотилин.

 Колотилин и Семенов  что же общего? Чужие вы. Не родные вы.

 Ну, а если бы не сын, а дочь, и вот ей семнадцать лет, а мне сорок семь: можно бы мне на ней жениться?

 На дочери!

 Да ведь вы говорите, что "не дочь", или вот о сыне  что он "не сын". Вы както врете: "сын" и "не сын", "дочь" и "не дочь". Очевидно, вы знаете, что он  мой сын.

 Конечно, знаем.

 Ну?

 Но не признаем.

В этом и сущность дела: что закон и вообще администрация рождений, конечно, знает о факте родительства и родственной связи, но их отрицает. И жало понятия "незаконнорождаемости" падает в кровь человеческую, в семя и кровь  и разрывает их, как лев раздирает в пустыне лошадь. Т.е. тут отвергается святость крови, сила и святость; откуда косвенно проистекло и на наших глазах течет вообще всякое: "убий". Да, если нет и не содержится в крови и семени святого, священного  тогда "убий". Моисей, совершенно устранивший понятие "незаконнорожденности" и предупредивший, мудрою разработкою брака, самую возможность прелюбодеяния, по чувству связанности этих двух фактов и написал около заповеди: "не прелюбодействуй" другую, выше: "Не убий". Мы же, составившие и введшие в кругооборот быта понятие "прелюбодействуй", в глубочайшей с этим связи не пугаемся более и "убий". Ни литераторов, ни чиновников детоубийство не тревожит. Некоторых только священников оно тревожит,  как моего корреспондента,  и они пытаются найти новую формулу брака: как честного, продолжительного, верного друг другу, вообще индивидуально чистого сожития, но с устранением требования других, не всегда, при самом горячем желании, осуществимых подробностей обстановки заключения супружества. Как крестит иногда повивальная бабка  так, увы! вечно будет и некоторая сумма очень чистых и верных друг другу семей нелегальных, и, поверьте, в угоду никакому закону  они не разорвутся. Об этом мальчике вы говорите:

 Он духовно рожден от зеленщика, посему  его сын.

 Но уж позвольте, я в самом деле родил его, он сидел у меня двенадцать лет на коленях, и, что бы вы ни говорили, с какой бы полицией ни входили в мой дом, я скажу:

 Он мой сын.

У вас lex (закон (лат.)), у меня  кровь. До сей минуты lex побеждал кровь. Но ведь и христиане были некогда в катакомбах, а потом вышли и овладели империей. Боюсь, чтобы кровь или родство и родительство не выглянули из катакомб и, убрав "зеленщиков", которых вы подставляете в "духовные родители" на место кровных, принимая к себе младенца, не подняли тяжбы и "при" с духом и против духа. Мистицизм крови и семени немножко другой, чем "духовной дружбы", и "духовной любви", и "духовного рождения", и всех этих "всякую шаташеся" идеек, коими вы, как увядшими цветами, увили и увиваете мир. Кровь  это живой цветок. И страшно будет, когда он спросит у мертвого цвета: "Откуда ты? и на моем месте?"

Центр вопроса, очевидно, сводится к метафизике рождения, "от Бога" оно или "так..." И к священству родственности, крови.

Тютчев в 60е годы, в эпоху всеобщего нигилизма, ища опор против триумфов Бюхнера, Молешотта, Фохта, Бокля, Спенсера, Дарвина, Геккеля недоуменно и тоскливо спросил: