Kniga Nr1435
______________________
* Прекрасная статья, по одушевлению, с частными ошибками, почти описками. В. Рв.
______________________
СТРОПИЛА СЕМЕЙНОГО УКЛАДА (Ответ г. Ату)
I
"В слишком подвижном обществе, в обществе железных дорог и всевозможной техники, в обществе экономическом и материальном семья неудержимо тает, разлагается, расшатывается: ее словесно (читай: "законом") нельзя поправить". Так думает г. Ат.
Будто в этом дело! Разве железные дороги не те же для евреев, как и для русских? А у них о падении семейных основ ничего не слышно. Разве техники не больше в Англии и Германии, чем в России и Франции, а между тем пройдитесь по картинным выставкам немецких художников и русских, и вы поразитесь разницею сюжетов в отношении к трактуемой теме у нас и у них. Вот "семейная сцена" не гениального живописца и не гениальная по художеству: сидит бабушка, чуть не столетняя, и вяжет немецкими спицами немецкий чулок; около нее внуки с игрушками; тут же дочь или сын, молодой отец или молодая мать, и непременно на столе Библия; да, непременно этот священный "Ветхий Завет", так мало у нас читаемый, так резко у нас отделенный от "Нового Завета" и отодвинутый из ежедневного и будничного употребления в даль археологических исследований и чтения избранных "паремий" (места из пророков, исключительно ко Христу относящиеся и единственно читаемые у нас в церквах). Таков обычно трактуемый у них сюжет "семьи" в живописи. Кто читал сказки Андерсена, кто знает Диккенса и ВальтерСкотта, знает, что живопись слова повторяет у них собою рисунок кисти. Воображение русского художника редко касается семьи. Не манит. Да и нельзя не почувствовать, что, возьми он эту тему, он показался бы или приторен, или смешон, как печальный и мужественный автор настоящих статей, очень хорошо сознающий, что он давно стал приторен и противен великому множеству русских читателей, возясь с темой, ни для кого не интересной и всем практически постылой. Семья у нас явление или жестокое, или комическое, как и у католиков. Не семья у нас, а "семейка". Из семейных сцен в живописи я помню ярко только одну, виденную лет пять назад в Академии художеств: "Богатый жених".
Богатый жених лысый, во фраке и со звездой, худой, как тощая корова, приснившаяся фараону. Около него невеста, юная и заплаканная; поодаль ее бедные родители. Священник меняет кольца: "Обручается раб Божий Симеон рабе Божией Марии"... Что сюжет такой не случаен и не сатиричен, что он в духе и в нравах нашей жизни, можно судить из того, что не этот ли в сущности печальный и постыдный сюжет Пушкин в "Евгении Онегине" возвел в chef d'oeuvre (шедевр (фр.)) умиления и поэзии. Да, "Татьяны милый идеал" один из величайших ложных шагов на пути развития и строительства русской семьи. Взят момент, минута; взвился занавес и зрителям в бессмертных, но кратких (в этом все дело) строфах явлена необыкновенная красота, от которой замерли партер и ложи в восхищении. Но кто же "она"? Бесплодная жена, без надежд материнства; страстотерпица, "распявшая плоть свою" по старопечатной "Кормчей". Ох, уж эти кроткие книги, закапанные воском... Изпод каждой восчинки слеза, а то и кровь точится... Оставим критику, но вот чего не может не подумать религиозный и социальный строитель: что ведь занавес, эффектно взвитый Пушкиным, упадет, что жизнь не картина, а путь; и каковато будет Татьяна не в картине, а в пути? Прошло пять лет, ну, десять, двадцать: Татьяна желчная старуха или угрюмая. Ей только и осталось, что сплетни и пенсия. Ейей, нельзя же о "могиле няни" вспоминать 40 лет; ей теперь 20, а проживет 60, и, следовательно, в замужестве или вдовой она проживет 40 лет, без детей и внуков, без всякой заботы и работы. О, кто знает жизнь знает, какие столбы "валятся". Читайте "Покаянный канон" Андрея Критского: подвижник церкви, с которым мы рядом всетаки не поставим пушкинскую Татьяну, как она ни нравится нам, скорбит: "Увы мне, окаянная душа... вместо Евы чувственные мысленная мне бысть Ева, во плоти страстный помысл, показуяй сладкая, и вкушаяй присно горького напоения". Какой язык, какие словообороты! Но у подвижника, запертого крепкими замками в сырой пещере или общежительном монастыре, только "мысленная Ева". Только ли это будет у "страстотерпицы" Татьяны, нисколько никакими замками не связанной, свободной и богатой, но уже старой и некрасивой, уже надорванной в терпении и у которой как бы вырвана тайна и глубина природы женской: "...в болезни будешь рождать детей". Увы, она бессильней всетаки Андрея Критского, и вот в конечных путях своей биографии, не нарисованных Пушкиным, не даст ли она сюжетов, не только некрасивых, но сальных и позорных? Да, тут вечный шекспировский закон:
Когда ж предмет пойдет по направленью
Противному его предназначенью,
По существу добро он станет злом.
Провидение сильнее наших рассуждений. И идеал семьи может быть построен не на расчете личных сил человеческих, но на повиновении Богу. Я говорю, идеал Татьяны лжив и лукав, а в исторических путях нашей русской семьи он был и губителен. Ибо он построен, красиво и минутно, на предположении героических сил у отдельного существа, а не на том общем законе и инстинкте, что вот... "дети", "я бабушка", вот "мои заботы о замужестве дочери и мои вздыхания о ее болезни". Идеал Пушкина не органический и живой, а деланный, и даже только... паркетный:
К ней дамы подвигались ближе,
Старушки улыбались ей;