Современные хананеи (О смешанных с иноверцами браках)

Прочел интересную и умную статью г. W. о евреях, где он говорит, что лишь "гибридизация", т.е. смешение их крови с христианскою, может засыпать пропасть между европейцем и семитом. Прочел  и глубоко вздохнул. Знаете ли, когда начался сионизм и кто был его безмолвным изобретателем? Один горячий русский патриот. Дело было вечером. У окна моей комнаты стоял студентфилолог еврей Гий. Бог весть с чего привязался ко мне юноша, очень любивший науку, очень любивший историю. Я же знал и гащивал и до сих пор с благодарностью помню всю большую патриархальную его семью (отец, мать и три сына). Не забуду одного утра первого дня Рождества. Я у них ночевал, остановившись в приезд свой в Москву на зимние вакации (я был провинциальным учителем). Спускаюсь утром вниз к чаю. "С праздником",  приветно улыбнулся и пожал мне руку пожилой отец семьи. "С праздником!" Ведь я знал, что в день Рождества Христова строгие евреи не открывают ставен в окнах и не встают с постели, а тактаки и просыпают этот День мимо, как бы в году было не 365, а 364 дня, т.е. все, кроме вот этого черного и ненавистного им дня.

Шел конец моего студенчества и начало учительства, когда я был знаком и дружен с этой еврейской семьей. Сам я был в то время совершенно погружен в раскольничьи рассказы Андрея Печерского, в Хомякова, в Алексея Михайловича и Московский Кремль. Ничего, кроме России и ее дедины, для меня не существовало. Любил ходить я в церковь, особенно ко всенощной. Церковное пение в полумраке, при ярком сверкании издали, перед алтарем свеч, всегда меня трогало. Раз мне и говорит этот студент Гий: "Я несколько раз бывал в вашей церкви. Мне нравится". Я промолчал. Я знал, до чего надо быть деликатным в вопросах веры и не кричать, не навязывать даже того, что очень любишь.

Раз собираюсь ко всенощной, заходит ко мне Гий. "Куда вы?"  "Пожалуй, останусь, а хотел идти в церковь".  "Нет, пойдемте, и я с вами". Но на этот раз пение ли было дурно, или церковь не так освещена, но както молитва прошла холодно.

В то время на юге шли еврейские беспорядки, первые, какие у нас случились. И в Москве евреи очень опасались возникновения беспорядков и сносили золотые дорогие вещи к знакомым русским. Вообще волнения между ними было много. Этот студент Гий чрезвычайно страдал. Но мне он почти не говорил об этом, зная, что не найдет во мне сочувствия. Я же, помня старый Кремль, думал: "Вы (евреи) к нам пришли; и мучите нас; мучили еще казаков и Тараса Бульбу. Теперь вас бьют  и ништо". Но Гому, конечно, я этого тоже не говорил. Было это около 82го года. И вот, как теперь, помню этот вечер.

Он стоял отвернувшись к окну. Я сидел на кушетке. В комнате было полутемно, скоро зажигать свечи.

 Что же нам делать? Я молчал.

 Как можно сгонять с земли народ? Народ сидит на земле. Как же можно его, как саранчу, сгребать в ямы и давить.

И опять я молчал. Я помнил о процентщиках, но не хотел его обижать и ничего не сказал.

 Безвыходное положение.

Все его в дому звали "Стаха" (сокращенное из "Станислав"), и так звал его я. Был он чрезвычайно нежный и деликатный и одухотворенный юноша.

 Знаете что, Стаха? Вам надо выселиться в Сион. Вот что.