Через тысячелетие она притупилась, и, может быть (хоть я и не верю), иногда некоторые уже хладнокровно смотрят на смерть детей. Читали вы, года три назад было сделано любопытное наблюдение, что телеграфная проволока по пятницам и субботам менее проводит телеграмм, чем во вторник и особенно в понедельник. Она устает. Проволока устает, утомляется,  так объясняли физики, этими словами. Устала и женщина. Проволока через семь дней действия размагничивается; через тысячу лет все стыда и все детоубийства женщина... разматерела, что ли. Струны материнства ослабли и частью порвались. Это есть.

Когда ж предмет пойдет по направленью,

Противному его предназначенью,

По существу добро  он станет злом...

* * *

Мне кажется, мы живем накануне глубочайшего преобразования воззрений на семью, детей, супружество  потому что в том круге понятий, в котором мы выросли насчет всего этого, нельзя и предвидеть конца детоубийства. Студенты, ошикавшие в Астрахани г. Боброва, стоят на новой точке зрения; сам г. Бобров, заявивший, что роман с девушкою "его домашнее дело", и астраханская публика, желавшая, чтобы он "пел",  стоят на старой точке зрения. Какова она? В чем она состоит?

"Девушка отдалась; но не обязан же я ее любить; она покончила с собой, но это ее дело, а не мое дело".  Таково resume над усопшей г. Боброва.

"Девушка сбежала от родителей и бросилась на шею мужчине. Таковская была и таковскую получила себе смерть. Пойте, г. Бобров".  Это resume слушателей в театре.

"Вовсе нет. Девушка как девушка  Евина внучка. И мы такие, и матери наши были такие, и весь род человеческий, и все существо рода человеческого такое же, и из этого существа льется бытие мира. Различны степени и различно состояние горячности или холодности, наивности или опыта, доверчивости или подозрительности. Но вот где начинается дурное  в вероломстве, злодействе, жестокосердии. Эта сторона лежит в вас, г. Бобров, и мы вас судим".  Таков, я думаю, взгляд шикавших в театре.

 Но кто дал вам право, когда это совершенно частно?..

 Право совести человеческой у нас, право солидарности и слитности всего человечества, по которому погибшую мы признаем сестрою нашею, а вас считаем как бы вроде Каина... Ибо все подобные истории кончаются кровью, чьеюнибудь  но кровью; и вы в ваши зрелые годы и с вашим опытом шли на кровь...

 Но что вы за судьи?..

 Как греческие судьи, которые в некоторые минуты обращали театр в суд, где произносились даже речи, обвинительные и защитительные, и где эллинское общество так же иногда, как и астраханское, кричало: "Вон". У греков, говорят, мертвая была совесть, еще не пробужденная законом христианским, а у нас, христиан, уже совесть проснувшаяся, живая; но у нас, христиан, вот таким артистам, как вы, кричат: "Пойте, г. тенор, а что там за вами кровь  нам это не интересно", а у эллинов таким, как вы, "не давали огня и воды". Так и постановляли в случаях нравственного негодования: "Лишить такогото огня и воды", т. е. разобщиться с ним глубочайшим образом, как бы изгнать его в пустыню. "Ты Каин  иди в пустыню; нет тебе с нами места, нет тебе воды из нашего колодца и огня  от нашего очага. Мы не родня тебе более, ибо ты сам порвал с нами общечеловеческое родство".

 Но ведь домашнее дело, главное  домашнее...

 Где уже два человека, вы и пришедший со стороны  дело не домашнее, а именно общественное. Мы вас и не судим законом, а судим совестью; и по совести это  общее дело, глубоко общечеловеческое.

* * *