* Болезнь есть боль, и странно называть "болезнью" сладость чувства и сладостные ощущения. В. Рв.

** "Опьянение, болезнь". И на такойто риторике автор и подобные авторы хотят чтото построить. В. Рв.

*** Нисколько не ясно, а прямо таки нелепо. "Страсть" и "разумное чувство" суть разреженное и сгущенное состояние одной атмосферы. Но кто "редкий воздух" и "густой воздух"  противопоставляет друг другу и ищет их различных родников ? В. Рв.

______________________

Не созидать свойственно страсти, а разрушать*, и полагать в основу брака страсть  значит не утверждать достоинство брака и его чистоту, а  ниспровергать его. Более последовательными были, поэтому, отрицавшие брак во имя свободы страсти западные писатели (напр., Ж. Занд и А. Дюма) и наши нигилисты прошлого времени (М. Волохов в романе "Обрыв" Гончарова). Если же г. Розанов стремится согласить свободу страсти с браком, положивши первую даже в основу последнего, и вместе с тем думает не только отстоять, но даже очистить и возвысить христианское учение о браке, то это  лишь выражение того направления, которое мы отметили...

______________________

* Ну, опять! А только что привел примеры, что она "все устраивает". Перекидывая страсть то назад, то вперед, автор похож на сибирского "удалого молодца", что, залегши на дороге, поджидает караван чая, чтобы "отрезать место". Ему непременно надо оскопить брак, вырезать из него, в сущности, даже не страсть, а вообще  пол и, переделав человека в богоугодную "мощу", сухонькую "иконку", сказать: вот таковая поживет по нашей воле. В. Рв."

______________________

На самом деле христианство, как и здравый разум самого человечества,  одинаково отрицают и осуждают страсти. Христианство учит о высоком достоинстве человека, носящего в себе, в своем разуме и своей воле, образ своего Творца; оно призывает его к разумному и свободному служению Богу, в состояние Богосыновства. И для христианства, поэтому, нет* страстей ни добрых, ни благородных, ни благодетельных: всякая страсть для него есть только зло и грех, потому что всякая страсть ослепляет разум, порабощает волю человека и делает свободного сына Божия своим рабом. И если утверждать, что страсть лежит в основе брака, вообще странно, то утверждать, что она лежит на основе христианского брака,  кощунственно.

______________________

* Вот все это место и далее  глубоко замечательно: из цветка вырезать тычинки и пестики, стереть пыльцу: получится "святое", "иконка", "наше". Говоря "иконка"  я разумею тенденцию и очерчиваю идеал, формулирую поползновения, вечные, универсальные. Где Христос  умерли страсти; нет вожделений и все атрофировано. Но, несчастный мой судия: положите две высохшие веточки, сухие палочки, и ожидайте, врастут ли они одна в другую. А брак есть врастание друг в друга и даже есть тайна, что из мужа  жена растет, из жены муж (от того и тайна сотворения Адама). Итак  сухие палочки паралитичны. Проповедуя паралитичный брак, автор восклицает: "Этото христианский брак!" Но ведь ничего не растет в нем и из него; детей  нет (оттого богословы и г. Сильченков никогда не упоминают о детях). Паралич  полный. И вот откуда "мы" и "наша власть", "документ" и "форма": ибо когда ничего нет в браке, то как же, однако, удержать, чтобы хотя видимость, фатаморгана его была? Ибо страшно миру быть без брака; грозно; последние времена. И выдвигаются утешения: "Он есть; это  я, К. Сильченков и иные, "иже со мною"; мы  задушившие страсть и ею сближаемых жену, мужа, из нее рождающегося  младенца". Легенда Ирода восстает во всем объеме; а видения Апокалипсиса (XII гл.) о "жене" и "драконе" начинают обрисовываться. В. Рв.

______________________

b) Еще любопытнее взгляды г. Розанова на брак как на таинство Церкви. Любопытны они и сами по себе, и  как образец того отношения к учению христианской веры, какое усвоили себе публицисты нового направления.

Торжественно и важно говорит в своих рассуждениях о браке как таинстве Церкви г. Розанов: "Здесь мы стоим на рубеже почти открытия,  объявляет он.