2

Дорогой В. В.! Сейчас окончил* чтение вашей книги: "В мире неясного и нерешенного"  и глубоко умилен содержанием ее. После Евангелия, поучающего о жизни в духе любви и в духе истины (которая у всякого своя), вашей книге, повествующей о религиозной жизни духом и телом, должно принадлежать первое место. Среди биллиона существующих книг, трактующих о религиозной и нравственной жизни,  ваша книга сильнее всех может подействовать на душу людей и влиять на исправление нравов, расшатанных учениями материалистов.

______________________

* В "Богословском Вестнике" (Москва) только что появилась ужасная рецензия проф. Заозерского на мою книгу: "В мире неясного и нерешенного", начинающаяся предисловием: "Не с радостным чувством мы принимаемся за настоящий труд. Напротив, нами овладевает желание начать этот разбор таким заявлением: о, если бы никогда не появлялось книг, подобных настоящей, и нам не приходилось писать таких рецензий, как настоящая! Единственное светлое и отрадное, что одушевляет нас в этом тяжелом морально труде, это  луч надежды, что, быть может, наша рецензия предупредит появление книг, подобных настоящей, и главное, может быть, самого г. Розанова настолько тронет, что он, пришед в себе ,  навсегда откажется составлять подобные книги". Удрученный рецензией, я вынул письмо г. С. Ба, человека 58 лет, верного слуги отечества нашего (любящий свое дело чиновник Лесного ведомства), отца десятерых детей и деда прекрасного (от старшей дочери) внука, и, перечитав,  утешился, по крайней мере относительно вреда своей книги. В очах других людей  она полезна. Пусть же работает свою полезную работу, а кому она вредит  пусть ее и не читают. Но письмо это, хотя оно и вне темы данной книги (кроме конца), позволяю себе целиком напечатать как лучший ответ проф. Заозерскому. Читатель же да простит мне излишество занятой бумаги и отнятого у него внимания. Только конец письма (страницы две)  чрезвычайно важен для теории страстей  криминального пункта в разглагольствованиях г. К. Сильченкова. В. Рв.

______________________

Какое счастие России, что в ней появляются такие апостолыписатели, как вы, дорогой Василий Васильевич! Надо обладать большим дарованием, сердечною чистотою и великою силою убежденности в своей идее, чтобы в наше время, когда жизнь людская идет по наклонности к разложению, выступить с таким смелым "посланием" к русскому обществу, приглашая его упорядочить брак и семью в христианском духе, но непременно в миропонимании брака и семьи иудея, эллина и И. Христа. Честь же вам и хвала за этот смелый подвиг. Мирянам и богословам вы сказали много горькой и неприятной правды, во многом вы их изобличили. И пусть их посчитаются с своею совестью. Во всяком случае ваш сильный, но сердечный и искренний крик о причинах упадка семьи и, следовательно, общественной жизни весьма и весьма благовременен.

Какими жалкими оказались ваши полемисты, а в особенности  "Мирянин", Шарапов и Аксаков. Бог им судья! Другие из них собирались лично поговорить с вами на тему, но едва ли бы вы услыхали чтолибо путное от них. Зато протоиерей Александр Уский (пошли ему Господь долгих лет жизни) заслуживает высокой благодарности от русских сердец, боящихся еще Бога, за поддержку ваших идей "о религии в браке". Его рассказ о двух женах, о которых преподобный Макарий имел видение, страшно мне понравился, и его я многим читаю. Вот истинные две праведницы, но жаль,  мы не знаем даже их имен. Это прообразы христианок будущего.

В рассуждениях Л.Н. Толстого о христианском учении, о жизни и о таинствах, принятых церковью, есть некоторая доля истины, но истины мучительной для сознания христианина. Истина Толстого во всяком случае так малозначительна, что она может уместиться на острие иглы. Придерживаясь ее на практике, будет холодно человеку, потому что она не обвеяна теплотою мистического настроения. Напротив, благовествуемое вами учение о семейной и общественной религиозной жизни, в сочетании верований и надежд иудея, эллина и христианина, по моему глубокому убеждению,  должно явить человечеству "новый небесный Иерусалим на земле". Вот здесь полная "Истина", и я в нее верю, исповедую и жду, по вашим глаголам. Толстой, только по упрямству, не хочет сознаться (далеко уже зашел, чтобы отступать от своей веры, но утверждать, что он уже не отступит,  рано еще, пока жив), как человечество обеднело бы духом, если бы оно приняло его учение о жизни "с единым хлебом", но без религиозной радости плоти, а с одною сытостью ее. Я думаю, раз люди видят перед собою небо, усеянное звездами и солнцами, и не могут отделаться от мысли о "вечности", то они не могут довольствоваться одною сытостью: надоест земной хлеб и возжаждут небесного, но его под рукою не окажется, ибо посеянный раньше пророками небесный хлеб потоптан ногами свиней. Всякий бо чувствует, что наше начало исходит с небес и из вечности.

Речь эту я веду отчасти по поводу последнего ответа Толстого Св. Синоду. Все мне лезет в голову вопрос: что бы ответил Толстой, если бы ему сказали:

"Так как вы все таинства херите, церковные молитвы считаете "нашептыванием", то не все ли вам равно, как с вашим трупом будет поступлено, когда помрете? Можно ли его выбросить на улицу?"

Я думаю, он ужаснулся бы подобной перспективы... "Венец творения"... и пожалуйте на улицу, разлагайтесь здесь, без вздохов, без взоров на небо окружающих труп живых. Какое заблуждение великого ума  определить человека только как "вещь", которую (после смерти человека) надо убрать, чтобы не мешала живым. Уже при жизни Толстой удостоился всесветной известности, великого почитания за (дар Божий) талант. Но ему всего мало: капризный старик и притом гордец, хотя и говорит о блаженности кротких...

Во всяком случае, последняя история, проделанная с Толстым, грустное явление для истинно просвещенного христианина. Обе стороны спустились с "нагорних" высот... до грызни.