СПб., 5 июля 1902 г.

В. Р.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Я не имел уже сил не только проверять 1е издание, но и перечитывать его; и ограничился переменою шрифта (более мелкого), чтобы отделить чужие мысли от своих ("Полемические матерьялы"). Но к 2 томам первого издания я прибавлю третий том : в него войдут статьи, напечатанные мною о семье после выхода "Семейного вопроса"  и частью написанные в старые годы (после 1903 г.), но ненапечатанные.

Текст первого издания я оставляю без перемен, потому что мои мысли с 1903 года ни в чем о семье не переменились .

Семья?.. семья в Европе? в мире?.. у христиан, у язычников?.. в древности, теперь?.. Хладные люди ее анатомируют как "этнографический институт",  описывают в романах и повестях то как картину, то как анекдот. Между тем...

Но я расскажу лучше, что вчера видел. Усталый, ем обед на Царскосельском вокзале. Неподалеку и наискось пьют чай, покончив обед, "он" и "она". "Он"  полуюноша, полумужчина, с хорошим, мужественным и простым лицом. Простая, грубоватая лепка русского лица. Однако  образованные. "Она" была прелестна, нежна (в лице) и очень грациозна. По оживлению лиц и чемуто неуловимому я видел, что если это еще не жених и невеста  то на пути к этому. Когда вдруг, спустя время  я видел, как она уставилась глазами на чтото, бывшее позади меня. Оглянувшись, я увидел не менее 6 человек буфетчиков, стоящих в ряд и смотрящих на кошку, играющую со своим котенком: дочерью или сыном.

Собственно, она лежала вытянувшись на боку, а котенок "играл матерью", ползая по ней, игриво кусая ее, игриво царапая. Мама была для него фундаментом бытия и игрушкою; и мама непрерывно облизывала его, там и здесь, где следует и где не следует. Буфетчики смотрели как усталые люди; но юница visavis смотрела прямо блаженным взглядом... Она замерла вся в восхищении и, может быть, в предчувствии (невеста).

Это  мировое. "Вот как создан мир". У нее читалось в лице, в душе: "Выше семьи ничего нет. Нет выше счастья, как быть матерью".

И еще воспоминание,  во Введенской церкви, что на Захарьевской улице: входит к обедне женщина и ведет за ручонки 6 человек детей, мал мала меньше ("лесенкой"). И стала молиться до того скорбно, до того убито, что, глядя со стороны,  сердце захолонуло. Что ее привело? О чем она молилась? Болен ли безнадежно кормилецотец? Закутил ли, запил? Лишился службы, работы, "нечем жить"? Или  изменил, "ушел к другой"?