I. Семья как предмет закона

1

Совершенство закона выражается не в том, что он словесно и юридически повторяет и без закона правильно текущую жизнь, но в разрешении жизненных запутанностей; в облегчении жизни, в умиротворении жизни; в очищении жизни там, где она загрязняется, ожесточается, становится непосильно трудна для человека и толкает его в обман или преступление. Есть гигиена тела  предупреждение заболеваний; естественно ожидать, чтобы и закон подумал о некоторой социальной гигиене, о предупреждении преступления, а не только о "пресечении" его или "наказании", чем он до сих пор занят и поглощен. Мысли эти невольно вызываются семейным правом, юридической тканью около физиологического и вместе религиозного факта семьи. Нормальная семья, в чистоте и счастье доживающая век, празднующая "серебряную" и "золотую" свадьбу, не нуждается в мудрости юристов; она светит своим светом, согрета своею теплотою, свята своею святостью. Она самодовлеет; и хотя радуется, что закон повторяет ее в своих нормах, "статьях" и "примечаниях" к ним,  но, в сущности, не нуждается в этом. Но закон призывается к "соломоновой мудрости" всякий раз, когда в святом и нежном цветке семьи заводится "червоточинка", когда семя греха падает и заражает ее. Здесь всеобщая норма сейчас же становится неприменима: как вы будете пичкать больного тем, что нужно и возможно для здорового? И неужели для болящего у вас не найдется ничего, кроме обычных трех блюд обеда, которых он теперь не может переваривать? Тогда у вас нет медикаментов, нет науки медицины. Перенесите это в гражданский быт, подумайте о ненормальностях, о несчастиях супружества, и вы увидите, что закон, имеющий для всех случаев заболевания семьи "три обычных блюда", т. е. идеал нормально текущей семьи,  есть бессильный закон, есть ненужный закон, есть закон, не помогающий человеку и не предохраняющий его от преступления. Мы говорим это ввиду внесенного в Государственный Совет законопроекта о разлучении супругов. Не одна текущая пресса, но и большая художественная литература с болью и скорбью останавливалась на этой теме. Вспомним "Дворянское гнездо" Тургенева, с судьбою Лаврецкого и Лизы Калитиной; "Анну Каренину"  с ужасным сплетением в ней отношений, которые задушили в себе Анну, и не нашлось "милостивого самарянина", который вынул бы ее из петли, не нашлось юридического или религиозного "Соломона", который разрешил бы распрю нескольких давящих друг друга людей, как бы ждущих смерти один другого. Умри Каренин или умри Анна, умри Вронский, умри дети Анны от разных мужей  и все разрешается: люди выходят в свет и радость. Таким образом, жизненное сцепление стоит перед: "умри"; и вот просвет к разгадке, что задушиваемые петлею люди начинают искать чьегонибудь "умри". Здесьто и нужен закон, совершенно не нужный в нормальных случаях; тутто и предлежит ему дать решение Соломона или ответить: "не знаю", "не умею", "как хотите", "мое дело  сторона". Но читатель видит, что вопрос этот  колоссальный. Он объемлет гражданское законодательство, он объемлет церковь; он охраняет целомудрие общества, он борется с развратом. Можно сказать, огромное большинство людей жаждают семьи, но, чтобы эта семья и навсегда оставалась жаждаемым идеалом,  нужно, чтобы во что бы то ни стало она была сохранена в чистоте, в целомудрии, в святости своей. Законодатель и должен руководиться этими двумя краеугольными мыслями: всеобщею желаемостью семьи, верный, правильный и религиозный инстинкт которой он должен удовлетворить; и идеалом чистой семьи, который он не должен замутить в своих усилиях насытить этот правильный инстинкт. Читатель видит, что в постановке вопроса, которую мы делаем, есть существенные отличия от того, как этот вопрос ставится юридически и канонически, но она отвечает именно пожеланиям, и правильным пожеланиям, человечества. Все жаждут семьи, но все жаждут чистой семьи.

2

Вопрос нужно именно ставить о семье, т. е. о существенном содержании брака, и, остановившись на двух мыслях: всеобщей для всех ее необходимости и ее непременной чистоте,  решить вопрос о тех запутанностях нормы семьи, которые одни предлежат урегулированию законом. Вот почва, на которой может быть найдено чтонибудь утешительное, и это найденное может остаться твердою нормою, а не вечно нарушаемым правилом. Статистика показывает, что при незыблемости собственно номинальной стороны семьи, венчания и записи о нем в метрические книги, семья тает в Европе; а нравы и литература показывают, что она и развращается. Данные, относящиеся к 18921894 годам, показывают, что во всех западных государствах Европы из общей совокупности рождений незаконные составляют ежегодно 8,51%; в Петербурге из 1000 женщин, разрешающихся первым ребенком, 437, т. е. близко к половине, рождают вне брака. Это такой процент, который сводит семью, и особенно чистую и целомудренную семью, на степень таящего явления, как бы "убывающей луны", которая грозит величайшею темнотою всей природе человека, всему гражданскому строю.