Отсутствие критериев правильного понимания Писания в протестантизме не случайно. Собственно, это и есть одна из главных его характеристик. Ещё Цвингли в своем трактате “О ясности и определённости Слова Божия” одним из первых (1522 год) изложил концепцию свободного толкования: “Слово Божие, как только оно воздействует на понимание человека, освещает его так, что он понимает его”129. Цвингли ещё простителен такой взгляд на толкование Писания. Он, видимо, не имел возможности предвидеть плоды своих суждений: когда тысячи толкуют Писание “в Духе Святом”, а результатом их озарений являются лишь непрестанные расколы и дробления. Однако, вызывает недоумение, когда подобные же взгляды высказываются сегодня!

Можно сказать, что “Sola Scriptura” не нуждается в критике. Нынешняя противоречивость течений исповедующих этот принцип говорит сама за себя.

Если оценить принцип “Только Писание” самим же этим принципом, то он обличит сам себя. Само Писание отнюдь не содержит в себе мысли о своей законченности и самобытности. Нет на страницах Библии протестантского лозунга “Sola Scriptura”. Наоборот, новозаветные тексты часто свидетельствуют о своей случайности и в большинстве своём несут частный характер. Будь у ап.Павла вертолет или хотя бы телефон, думаю, вряд ли бы он написал свои 14 посланий. К тому же в самих текстах Нового Завета есть неоднократные указания на священное Предание как первичное по отношению к Писанию. Подробнее на них мы остановим внимание ниже.

Протестантский призыв “Sola Scriptura” не имеет и исторического корня. Он не находит себе подтверждения ни в одном из творений отцов и учителей Церкви как первых веков, так и всего дореформаторского периода. У отцов множество высказываний о пользе и необходимости самостоятельного чтения, и огромной важности Священного Писания, но мысли о том, что это делает принадлежность к общине Христа излишней, в дореформаторской письменности нет. Протестанты первыми провозгласили, что можно быть вполне христианином, отрицая Церковь.

В первых столетиях Церковь находилась в постоянной необходимости отметать множество текстов, подписанных апостольскими именами. И в условиях, когда у каждой секты первых веков было свое “писание”, претендующее на богодухновенность, лозунг “Только Писание” был бы немыслим и даже более желателен для сектантов, т.к. смещал бы акцент с Духа, которого они не имеют, на тексты, которых у них было изобилие.

Благодаря тому, что “Sola Scriptura” не было принципом Церкви в первом тысячелетии, Вселенским соборам удалось сформулировать догмат о Троице и соединении естеств во Христе. “Только Писание” не дало бы возможности победить “тонкие” ереси эпохи соборов. Церковь Вселенских соборов не столько искала ссылок в Писании, сколько свидетельств о чужеродности и новизне еретического учения.

“Принадлежа к вероисповеданию евангельских христиан-баптистов, мы основываем наше вероучение исключительно на Слове Божием”130. “Мы признаём единственный авторитет в вопросах веры и жизни, - мы верим в Библию”131 - заявляют баптисты. Но, почему они, в таком случае, пишут так много книг, посвящённых “вопросам веры и жизни”? Если, действительно, “единственный авторитет” - Библия, и её достаточно, для того чтобы принять баптизм и устоять в нём, то почему протестанты не ограничиваются распространением одной только Библии? И если она является самодостаточной, то почему чтение Библии не приводит к однозначному результату, и почему сами протестанты веруют неодинаково? Какова цель распространения бесчисленных трактатов и многих исследований и истолкований Библии, если всё, что нам нужно, это сама Библия? Причина в том, что так баптисты пытаются удержать Библию в том понимании, которое они считают правильным. Чем же они её сохраняют в своём понимании? – баптистским преданием, хотя они, конечно, так не выражаются.

Самодостаточность Писания, всё же можно признать, но не для всякой цели. Самостоятельно Писание возводит лишь на первую ступеньку богопознания (знакомит с Богом), а затем в 90% случаев, кто подхватит “вылупившегося” в свою общину, тем он и становится.

Хотелось бы также обратить внимание на ещё одно немаловажное обстоятельство. Те учения, которые протестанты называют ересями (молитва за умерших, почитание святых, истинность евхаристического Тела и Крови, детское крещение, почитание креста, крестное знамение и т.д.), обнаруживались в Церкви задолго до канонизации книг Нового Завета (IVв.). Об этом говорят свидетельства ранних церковных писателей, с этим согласны и сами протестанты. Примечательно также их отношение к самому времени определения границ канона. "Итак, четвёртый век был переломным веком в истории христианства… – резюмирует баптистский историк К.В. Сомов – В этот век был сделан большой шаг к удалению от первохристианства, от евангельской простоты апостольских дней"132. Отсюда рождается вопрос: каким образом отцы Церкви признали Каноном Истины то, что противоречит, как их писаниям, так и практике Церкви? Возможно ли, чтобы Церковь IV века среди множества книг отделила для себя и объявила непогрешимыми как раз те книги, которые противоречат её практике и многим пунктам вероучения? Логических выводов из этого факта может быть несколько.

Вариант I: к IV веку Церковь потеряла не только чистоту евангельского учения, но и вообще всякую способность нормально мылить! Церковь прекрасно понимала, что эти четыре Евангелия, а особенно послания апостолов непримиримы с её практикой и многими "новшествами" в вероучении, и, тем не менее назвала их своими!? На такое, пожалуй, способен или душевно больной, или некий реформатор, канонизацией Писания полагающий начало "великой чистки" в догматике и практике Церкви. Но, признав канон, Церковь не стала ничего в себе менять. Тогда остаётся только признать её невменяемой, а её стремление к закреплению канона – самопротиворечивым. Но при этом можем ли мы доверять списку книг и писем, объявленных Священными Церковью, противоположно реагирующей на обличения? Конечно - нет.

Тогда рассмотрим вариант II: Отцы Церкви (а в их лице и вся христианская Церковь) просто не видели противоречия между своими “измышлениями” и словами Писания. (Как ныне всякая конфессия не видит этого противоречия.) Но, из этого неизбежно следует, что Церковь в IV веке во всей своей полноте не вполне понимала Библию! А главное: Церковь канонизировала Новый Завет в нынешнем его составе только потому, что не понимала его так цельно и глубоко, как намного позже его поняли протестанты! Таким образом, опять же причиной канонизации Нового Завета является то ли следствие недоразвитости церковной экзегезы, то ли слепота Церкви в целом.

Третьим вариантом остаётся предложить единственно правильный (на наш взгляд) вывод: Церковь была (и есть) не только носителем Священного текста, но и его правильного понимания. Акт канонизации – это яркое свидетельство того, о чём вся эта книга: Писание не содержит в себе противоречия ни практике Церкви IV века (т.е. Православной), ни её догматике. Только в этом случае Церковь могла назвать эти письмена своей святыней.

Церковь хранит себя Преданием. В этом смысле “Символ веры” есть выражение Предания. Это Предание догматическое, Предание учения. То же касается и прочих аспектов христианского вероучения. В православии они остаются неизменными. Во всех прочих деноминациях это Предание в разное время, по разным причинам было заменено (а не отвергнуто, как об этом принято говорить). Теперь протестанты и католики следуют своему преданию, которое есть дух и направление их богословия. Оно делает толкование Писания баптистским, адвентистским, пятидесятническим и т.д., т.е. подчинённым учению, или точнее: преданию (исповеданию) веры. Таким образом, ясно прослеживается наличие преданий во всех конфессиях. (Есть ещё Предание опыта духовной жизни, о котором речь ниже). Итак, предания есть у всех, и каждая конфессия следует своему преданию, подтверждая его цитатами из Священных книг. Наличие критериев истины, позволяет нам все эти предания взвесить на весах правды. Главный критерий истины – неизменяемость не прослеживается ни в одной протестантской конфессии. Проще говоря: все протестанты, в прошлом - католики, а христиане первого тысячелетия были православными.

“Баптисты воздерживаются от использования символов веры для поддержания доктринальной ортодоксальности, предпочитая полагаться на способность возрождённого верующего, находящегося под водительством Святого Духа, правильно толковать Писание. Этот принцип является сердцевиной баптистской демократии”133 - утверждают ЕХБ. Но в конце этой же книги в качестве приложения приводятся четыре исповедания веры и один символ веры (причём Никео-Цареградский). На этом фоне существование баптистских исповеданий является косвенным признанием необходимости “ключа познания Библии”, для сохранения незыблемости её понимания, чем и являются эти исповедания и доктринальные книги. Тем не менее Пол Джексон пишет: “Одно из основных убеждений баптистов, отстаиваемое ими на протяжении истории, - богодухновенность, непогрешимость и абсолютный авторитет Библии во всех вопросах веры и жизни. Наша вера основывается на Слове Божием, а не на принципах веры или исповеданиях... Кредо и формулировки веры различных деноминаций представляют особые учения, поддерживаемые этими группами. Для многих людей эти исповедания стали настолько авторитетными, что заменили Библию, - и тут же добавляет - У баптистов тоже есть свои кредо. Они основаны на учении Библии”134. А разве иные конфессии мыслят о своих “символах веры” иначе?