Есть ведь «всемирные педагоги», ну – в желаниях, ну – в поэзии; есть «всемирные воины», как древние скандинавы; всемирные мудрецы – Сократ, Спиноза: как же не быть, естественно быть комуто и «всемирной женой», всемирной как бы «матерью», всемирной «невестой»… Она «невестится» перед всем миром, для всего мира, – как ведь и все вообще девушки в 14–15 лет «невестятся» неопределенно перед кем, перед всяким, перед всеми (чутьчуть «sainte prostitu?e» проглядывает). Из таковой врожденной девочкидевушкиженщины как бы истекают потоки жизни, – и ей мерещится, «будто я всех родила», «все родила»… И волосы ее, и очи, и сосцы, и бедра, и чрево… таковы, что первозданный невинный взгляд египтянина уловил и назвал и торжественно воскликнул, или скорее богомольно прошептал – «sainte». Macперо договаривает: «Египтянки из лучших семейств, дочери жрецов и знатных военачальников, достигнув зрелости, – отдавались кому хотели и сколько хотели, и так проводили много лет, что не вредило будущему их замужеству: так как по миновании этой свободной жизни их охотно брали в жены лучшие и знатные из воинов и священников». Почему не взять, если она «sainte»? Как не прельститься, если она «rеligieuse et sainte»? Как не надеяться, что она будет верной женой и преданной материнству матерью, если она уже испила все и насытилась всем, нимало, однако, не истощившись – Ибо истощаются торопясь, например «наши», а этим куда же было спешить? – и в естественные годы спокойствия и равновесия, безбурности и тихости она выбрала себе лучшего и одного. Он так же ее не ревнует, как она его, к тому возрасту Молодости, когда он проводил жизнь, как и она: хотя, наверное, к этим «saintes» влеклись и пылкие, совершенно невинные юноши, первозданным взглядом своего возраста подмечая в них подлинную «saintet?», за которую все отдают. Однако Масперо не договорил (или не знал), что этих «saintes prostitu?е» было немного в каждом городе и всей стране: ибо вообще немного рождается в стране и городе, в году и десятилетии Василиев Блаженных, Спиноз, Малебраншей, Кольцовых, Жуковских. «Не все вмещают слово сие, но кому дано» (природно, от Бога). Огромное большинство египтянок, без сомнения, имели инстинкт, как и наши: т. е. сразу же выбирали себе мужа – одного и на всю жизнь, или выходя за второго, третьего, четвертого… седьмого (беседа Иисуса с семи мужней самарянкой), в случае смерти или разлада, не более. Женщина, познавшая только семерых мужчин, когда ни закон, ни религия, ни родители ей не ставили предела и хотели и ждали от нее большего, – конечно есть умереннейшая в желаниях женщина, врожденно тихая и спокойная! Как наши «все».

Нужно только иметь в виду эту нумерацию:

…+8 +7 +6 +5 +4 +3 +2 +1 ± 0 –1 2 –3 4 –5 6 7…

«Sainte prostitu?e» есть +8 +7 +6… По мере приближения к низшим цифрам, к +3, +2, +1, – тембр голоса грубеет, взгляд становится жестче, манеры резче, «нахальства больше», как сказали бы семинаристы. Появляются типичные их «поповские дочки», которые входят в замужество с мешком определенного приданого, и всю жизнь счастливы, составляя «приданое к своему приданому», не весьма сладкое для попа и диакона, но «ничего себе», «терпится». Наконец наступает «±0». Обратите внимание на знаки и «+» и «–». Такие не мертвы; хотя абсолютно никогда не «хотят». «Коечто» по части «+» в них есть: но оно связывается «коечем» по части «». Таким образом, в них нет однолинейного тяготения – к «самцу»: но две как бы стрелки, обращенные остриями в разные стороны: к «самцу» – одна, а другая?.. Закон прогрессивности, как и то, что здесь все происходит только между двумя полами, указывает, что вторая стрелка и не может быть ни к чему еще направлена, кроме как к самке же. Самка ищет самки; в первой самке значит соприсутствует и самец: но пока он так слаб еще, едва рожден, что совершенно связывается остатками самки, угасающей самкой; которая, однако, тоже связана вновь народившимся здесь самцом. «Ни туда, ни сюда». Голос страшно груб, манеры «полумужские», курит, затягивает и плюет, басит. Волосы растут дурно, некрасивы, и она их стрижет: «коса не заплетается»; нет девицы, а какойто «парень». Где здесь «вечная женственность»?

…Сидела там задумчиво одна,

И в грустный сон душа ее младая

Бог знает чем была погружена.

Нет, уж об такой этого не скажешь: ходит на курсы, на митинги, спорит, ругается, читает, переводит, компилирует. «Синий чулок» с примесью политики, или политик с претензиями на начитанность. «Избави Бог такую взять в жены», и их инстинктивно не берут (хотя берут дурнушек, некрасивых, даже уродцев), ибо действительно «какая же она жена, когда в ней едваедва «+1» самки, а то и вовсе «±0». Если бы, «паче чаяния», у нее и родился ребенок – она не сумеет вынуть грудь и накормить его; «не Мадонна, а вахмистр». И мужа ей совсем не нужно, она скучает с ним, убегая неудержимо в «общественные дела», в разные «организации», притворную «благотворительность», в основе же – в шум, беганье, возню, суету. Мужчина, «воин и гражданин» (стрелка самца), – уже полупробужден в ней; и только вот не растут усики. И она не умеет нести на себе по настоящеженскому женское платье: оно на нее не так надето, неуклюже, и все както коротит, без этих длинных и красивых линий, волнующих мужчину. Их и не любят мужчины. Но уже начинают любить женщины: «Какой славный товарищ эта Маша».

И, наконец, все переходит в чисто минусовые величины: «она» волнуется между своим полом, бросает страстные взгляды, горячится, чувствует себя разгоряченной около женщин, девушек. Косы их, руки их, шея их… и, увы, невидимые перси, и, увы! увы! – вовсе скрытые части, вся «женская тайна» – все их неизъяснимо волнует и тянет, тем сильнее, до муки, до страдальчества, что это так навеки закрыто для них – именно, именно для них то и закрыто, открываясь только для мужчины, мужу. Танталовы муки: так близко, постоянно вокруг, даже и видится при небрежном раздевании, при купании; но невозможно внимательно взглянуть, не умерев сейчас же со стыда. Мировая преграда – в самом устроении вещей, в плане мира! «Ничего нет ближе локтя своего: но невозможно укусить!»…

Муки Тантала! – бесконечно отодвинутое исполнение! невозможно оно, не будет! – никогда!..