В их разговор, оставаясь неузнанным, вступает Иисус. (К счастью, они не догадываются, кто говорит с ними. Ведь модернизм научил их вообще не доверять религии, тогда как эпоха постмодернизма восстановила в правах такое их множество, что Иисус оказался лишь одним из десятков модных гуру.) «О чем это вы рассуждаете, – спрашивает он собеседников, – и отчего вы так опечалены?» Один из них отвечает: «Неужели ты единственный, кто еще не осознал всю трагичность двадцатого века? Ницше, Фрейд и Маркс были совершенно правы. Мы восстали на битву за то, чтобы навсегда покончить с войнами, и с тех пор не видим вокруг себя ничего, кроме кровопролития. Мы приветствовали сексуальную революцию, и теперь повсюду распространился СПИД, а семьи распадаются невиданными темпами. Мы стремились к обогащению, но из–за необъяснимых экономических спадов половина земного шара оказалась парализованной долгами. Нам все доступно, но мы уже не помним, почему нам этого хотелось. Наши мечты потерпели крушение, н никто больше не знает, кто вообще такие «мы». Л теперь даже церковь предала нас, заменив духовное наставление проповедью вселенского политического равноправия».

«О бессмысленные, отвечал им Иисус. – Сколь медлительны ваши сердца, чтобы веровать всему, что заповедал вам Бог–Творец! Разве не слышали вы о премудрости его творения и о его замысле возрождения рода человеческого.' О том, что он сам пребывал среди людей в истинно человеческом облике? О его смерти, навсегда положившей конец господству зла? Разве не слышали вы о том, что он и сегодня продолжает Духом своим трудиться над созиданием новой человеческой семьи, где царят покаяние и прощение грехов, дабы свергнуть господство оружия, секса, денег и жажды власти?» И начав от Моисея и всех пророков и апостолов он изъяснял им сказанное о нем во всем Писании.

И вот наконец перед ними дуврский берег. После «отлива» модернизма море веры вновь наполнилось водами постмодернистского «прилива», доказавшего правоту высказывания Честертона о том, что, разуверившись в Боге, люди не теряют веры как таковой. Скорее они начинают верить во все и вся. На берегу стояла толпа голодных людей, вышвырнувших когда–то свой хлеб в отступающие воды модернизма и обнаружившие, что долгожданный прилив не принес им ничего, кроме жуков и камней. Двое путешественников неуверенно потянулись за корзинкой с едой, прекрасно осознавая ничтожность своих запасов. Иисус нежно взял ее из их рук, и, двигаясь вдоль берега, в считанные минуты накормил собравшихся. Тогда открылись у них глаза, и они узнали его. Но он стал невидим для них. И они сказали друг другу: «Не горело ли в нас сердце наше, когда он говорил нам на дороге о создателе и его творении, и о его победе над злом?» Тогда они поспешили рассказать друзьям о происшедшем на пути, и как он был узнан ими в преломлении хлеба.

По сути дела, это даже не история. Это пьеса, сцена из реальной жизни, Причем роль Иисуса предназначена для нас с вами. Именно в этом заключается христианское служение в постмодернистском мире. И если у кого–то возникает желание подробнее узнать, на чем оно основано или что конкретно оно означает на практике, в последней главе своей книги я попытаюсь, по крайней мере, указать верное направление.

8 Свет мира

Настала пора связать воедино все, о чем говорилось до сих пор. Особое внимание следует уделить вопросу о задаче, стоящей перед христианами в начале третьего тысячелетия. Назвав Иисуса светом мира, как нам теперь перейти от попыток разобраться в его личности и значении для его современников к тому, чтобы самим начать нести его свет в окружающий нас мир. Как этому научиться? Как справиться с собственными трудностями и сделать так, чтобы решение стоящих перед нами задач (в том числе академических и профессиональных) определялось познанием истинной личности Иисуса Христа? Как помочь современному миру проникнуть в его тайну?

По мнению многих, рассмотрение исторических фактов в свете задач, стоящих сегодня перед Церковью, весьма проблематично. Я уже высказывал предположение, и, думаю, мои читатели согласятся, что даже ясное и четкое осознание особой связи между личностью и подвигом Иисуса и современным ему иудейским обществом не облегчает понимания того, какое отношение все это имеет к нам сегодня. Мы привыкли считать будто притчи Иисуса и Нагорная Проповедь адресованы нам, нашим церквям и христианам вообще. В нашем представлении их целью является проповедь особого рода духовности, вечных истин и определенных этических принципов. Мы не решаемся даже предположить, что их первоначальный смысл мог быть совершенно иным, что своими высказываниями Иисус бросал вызов современникам, и это закончилось его смертью на кресте. В этой последней главе мне хотелось бы показать необоснованность этих опасений. Напротив, познание уникальной личности Иисуса помогает нам следовать за ним осознанно, целенаправленно и с полной самоотдачей, преображая мир словом и делом благочестия.

Первым шагом к постижению связи между важностью неповторимого служения и откровения Иисуса для Израиля и призванием Церкви в наши дни или в любое другое время должно стать глубокое понимание значения телесного воскресения, о котором говорилось в шестой главе. Слишком часто мы сводим смысл воскресения к доказательству существования жизни после смерти, хотя едва ли кто–то из иудейских современников Иисуса стал бы это отрицать. Кроме того, значение воскресения не заканчивается и на том факте, что Иисус жив и у нас есть возможность познавать его. Эта великая истина неопровержимо, однако суть воскресения в другом. О многообразной истине пасхального события можно прочитать в нескольких новозаветных отрывках, но особенно выразительно – в Евангелии от Иоанна, в котором пасхальное воскресенье прямо называется первым днем недели (Ин 20, 1.19).

Иоанн не бросается словами понапрасну – употребив эту фразу дважды, он, несомненно, преследует этим какую–то цель. Дело не в том, что Пасха случайно выпала на воскресенье.' Иоанн хотел, чтобы его читатели увидели в этом событии первый день сотворения. Пасхальное утро стало днем рождения нового мира. В шестой день недели, в пятницу, Бог завершил свой труд. Возглас Иисуса: «Tetelestati!» (Совершилось9 в Ин. 19, ЗО перекликается с рассказом о шестом дне в Быт. 1, когда созданием человека по своему образу и подобию Бог завершил первый этап сотворения мира. Итак, говорит Иоанн: «Се, Человек!» (19, 5). В Страстную пятницу миру явилось истинное телесное воплощение Божьего образа. Иоанн рассматривает субботу между Страстной пятницей и Пасхальным воскресеньем как время благословенного покоя, освященного Богом по завершении творения;