Во–вторых, новое состояние – Божий дар, которому не перестает радоваться Павел, – именуется здесь dikaiosune eh theou, «праведность от Бога». Как мы говорили, это не все равно, что dikaiosune theou – « Божия праведность», то есть верность Бога Завету и всему, что с этим связано, и вместе с тем – не статус, который Бог за особые заслуги присваивает верным. Для Павла принадлежность к народу Завета – не «звание», которое может «выслужить» человек, а Божий дар, и дается он только по вере. Но как понимать в этом контексте веру? Для постреформатского богословия этот вопрос долгое время оставался спорным. Можно ли считать, что она – некое «действие», посредством которого я могу снискать милость Бога, а если нет, то зачем она нужна? Однако стоит только освободить Павлово понятие «оправдание» от неудобоносимого смыслового бремени, все становится на свои места. Как только мы перестанем воспринимать оправдание как «способ» стать христианином, тут же исчезает соблазн принять веру за суррогат добрых дел или одно из проявлений «нравственной добродетели». Вера – знак принадлежности к народу Завета, а не вступительный тест, по которому «принимают в христиане».

Теперь посмотрим, как все это действует на практике. Как уже говорилось, Павел мыслит спасение следующим образом. Все начинается с проповеди. Она открывает человека действию Духа, в его сердце рождается вера, и, движимый ею, человек принимает крещение и входит в семью. «…Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор 12:3). Но стоит произнести это слово – и Бог (возможно, к удивлению самого произносящего) тут же вводит уверовавшего в Евангелие человека в истинную семью Завета. Оправдание – не ответ на вопрос, как люди становятся христианами. Оно – весть о том, что люди христианами стали. Недаром в третьей главе Послания к Филиппийцам оно неразрывно связано с ожиданием, но не того окончательного спасения, в котором личность «освободится», наконец, от здешнего и нынешнего мира, а «нового неба и новой земли» – того дня, когда Господь сойдет с небес и преобразит все земное (3:20–21). Таким образом, «оправдание» не мыслится вне понятия Завета со всеми его юридическими «подтекстами», с одной стороны, и присутствующей в нем идеей «соучастия», с другой. Это слово должно было напомнить филиппийцам о том, что отныне они обязаны признать во Христе того, кого их соотечественники видели в кесаре – Господа (kyrios) и Спасителя (soter), чтобы по милости Божьей войти в Его народ, принять дар, по сравнению с которым и иудейское избранничество, и римское гражданство в лучшем случае – «опознавательный знак», а в худшем – безобразное клеймо.

Послание к Римлянам

И, наконец, Послание к Римлянам, – здесь нам снова придется быть гораздо лаконичней, чем хотелось бы.

Для начала напомним одну из важнейших идей третьей главы. Как уже говорилось, под «Евангелием» Павел подразумевает не «оправдание верой», а послание или, точнее сказать, весть о новом царе, Господе Иисусе Христе. В Рим 1:3–4 сжато излагается содержание благовестил, в шестнадцатом–семнадцатом стихах речь идет о его плодах:

Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему, во–первых, иудею, потом и эллину. В нем открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет.

Но это не означает, будто «Евангелие противопоставляет иудейскому самонадеянному морализму спасительное оправдание верой». Когда мы попытаемся раскрыть смысл этих стихов в контексте последующего фрагмента, у нас выйдет примерно следующее: