В основе традиционных аргументов в защиту авторитетности Писания лежат те высказывания Иисуса, в которых о подчеркивает непререкаемость библейского авторитета и осуждает тех, кто его отрицают. Самые известные из таких отрывков включают великолепный ответ Иисуса саддукеям, заблуждавшимся вследствие незнания Библии и Божьей силы (Мф. 22, 29 и параллельные места); его осуждение книжников и фарисеев, своими традициями лишивших слово Божье законной силы (Мф. 15, 6–9, цитата из Исайи приведена с той же целью); а также более загадочный аргумент, состоящий в том, что если в Пс. 81 древние иудеи названы «богами», то почему Божьему посланнику в мир не называться сыном Божьим, и подкрепленный напоминанием о том, что «не может нарушиться Писание» (Ин. 10, 35). Признаем, что все эти аргументы были высказаны в контексте определенной ситуации. Иными словами, Иисус явно не включал авторитетность Писания в число своих главных тем. Однако этот факт нисколько не умаляет важности приведенных аргументов, поскольку они показывают скрытое отношение, которое, как это часто бывает с предположениями, обнаруживается лишь будучи подвергнуто сомнению.

Это отношение прекрасно сочетается с ранее высказанной мыслью о том, что Иисус осознавал свою роль в приближении кульминационного момента библейского повествования. Более того, все его высказывания в защиту авторитетности Писания имеют смысл исключительно в этом контексте. Без него нам оставалось бы лишь недоумевать: почему Иисус в том самом отрывке, где он отстаивает преимущество Писания перед человеческими традициями, одновременно объявляет всякую пищу чистой (Мк. 7, 1–23; замечание самого Марка в ст. 19 подчеркивает главную мысль)? Если он решительно осуждал не только убийства, кражи и прелюбодеяния, но и тайное желание их совершить, как объяснить его очевидно свободное обращение с традицией соблюдения субботы? Если заповедь о почитании отца и матери по–прежнему обязательна для выполнения, почему Иисус не только выражал открытое предпочтение своим ученикам перед собственной матерью и братьями (Мк. 3, 31–5), но и предупреждал своих последователей о том, что им, возможно, придется возненавидеть отца, мать и многих других (Лк. 14, 26)? Если Писание предсказывает возвышение Израиля и последующее единение народов, почему Иисус говорил, что, когда пришедшие с востока и с запада воссядут с Авраамом в царстве Божьем, «сыны царства извержены будут» (Мф. 8,11–12)?

Исходя из привычных понятий и рассматривая Писание «в черно–белом варианте», трудно понять, что происходит. Однако личность Иисуса необходимо изучать в широком контексте библейского повествования, проникаясь его ощущением того, что именно будет означать новый завет, который явится одновременно исполнением и преображением прежнего (хотя эта задача выходит за рамки замысла этой книги). Только в этом случае мы сможем более глубоко ощутить «завершенность» повествования, которая лежала в основе тонкого и безошибочного восприятия Писания ранней церковью.

6. Писание и Божье слово в апостольской церкви

Апостольская проповедь слова: история Иисуса – завершение ветхозаветного повествования

Ранняя апостольская проповедь не содержала ни стандартного набора иудейских учений, дополненных рассказами об Иисусе, ни провозглашения новой религии, оторванной от своих иудейских корней. В ней звучала история Иисуса, воспринятая как завершение ветхозаветного повествования, а значит и как euangelion, благая весть, или «евангелие» – созидательная сила, давшая жизнь церкви и определившая ее жизнь и служение. Именно эта, а никакая другая библейская история (например, рассказы о судьбах империй и духовном самопознании отдельных людей) предоставила толковательную систему координат, в которой раскрывался истинный смысл подвига Иисуса. Сложное многообразие ветхозаветных жанров и тем, определявшее жизнь и мышление Израиля, заключало в себе как теоретические, так и практические вопросы о добре и зле, о взаимоотношениях Израиля с другими народами, о противостоянии империй, и, главное, о владычестве справедливого Бога–Творца, заключившего завет со своим народом, и о его плане спасения человечества. Деятельность Иисуса, направленная на приближение Божьего царства и достигшая своей кульминации в его смерти и воскресении, стала ответом именно на эти вопросы. Цитируя более раннее и широко распространенное краткое изложение христианского учения: «Христос умер за грехи наши, по Писанию… и воскрес в третий день, по Писанию» (1 Кор. 15, 3–4), Павел не имел в виду, что он и его единомышленники имели в запасе несколько отрывков в доказательство своих слов. Скорее, он хотел сказать, что эти события стали кульминационным моментом долгого и сложного повествования иудейских писаний. Авторитетность Ветхого Завета в ранней церкви по сути своей означала следующее: исполняя Божью волю, Иисус Христос стал главным действующим лицом конкретной истории, персонажем портрета, изображенным на фоне определенного пейзажа. Причем, каждая деталь этой истории и этого пейзажа указывает на основные качества главного героя и его подвиг.

Наиболее ранние из дошедших до нас устных и письменных христианских проповедей несут в себе то, что Павел называл «словом», «словом истины» или просто «евангелием» (например, Кол. 1, 5; 1 Фес. 2,13). Итак, еще до появления Нового Завета ранние христиане имели четкое представление о том, что Слово Божье, проповеди которого посвятили себя апостолы, отказавшись от лишних административных обязанностей (Деян. 6,1–4), лежало в основе жизни и служения церкви. Краткое изложение этого Слова не составляет труда. Это история Иисуса (в частности, его смерти и воскресения), поведанная нам в завершение истории взаимоотношений Бога с Израилем. Она явила нам истинную картину мира, одновременно став основанием и движущей силой церковного служения. Именно это (надо признаться, достаточно сложное) прочтение именно этой истории мы находим в четырех канонических «евангелиях», а также в некоторых источниках, которыми, возможно, пользовались их авторы. Последнее утверждение в современных научных кругах считается спорным, однако, по–моему, оно вполне оправдано.

Слово заключало в себе преображающую силу Духа, давая жизнь церкви и определяя ее служение