Я поздоровался, старушка молча кивнула и посмотрела на меня еще строже.

По дороге Алексей подобрал дочь Настю и еще двух старушек. Вместе с Екатериной нас оказалось пятеро на заднем сидении.

Настя села ко мне на колени и стала расспрашивать о моих дочерях. Но матушка не дала нам поговорить. Она громко стала рассказывать о какой-то рабе Божией, которая ослушалась батюшку Феодосия и приняла ИНН, а теперь приехала и плачет, так как нет ей никакой жизни. Благодать от нее отошла и она страшно мается и тоскует. Моя соседка с какой-то ожесточенной радостью подхватила тему: “В Москве говорят: все, кто принял ИНН, бесноватыми становятся”.

— А вот к отцу Игнатию пришла одна раба Божия и рассказала, что ей явился бес и сказал, что это он когтями полосы царапает и три шестерки ставит на всех продуктах.

Матушка повернулась вполоборота и, грозно косясь на меня, прорекла:

— А все оттого Господь это попустил, что архиереи не хотели царя-мученика прославить, и соборного покаяния до сих пор нет. А коли так, чего ждать?

Она продолжала на меня коситься, ожидая моей реакции, но я решил молчать.

Но тут за меня взялась соседка.

— А у вас чего говорят про ИНН?

— Не знаю, матушка, я нигде не бываю.

— Да, он, видно, принял ИНН, — буркнула матушка и испугалась собственной догадке.

С минуту продолжалась тягостная пауза. Потом моя соседка стала елозить острым локотком, — то ли стараясь от меня отодвинуться, то ли уязвить побольнее, как отступника и еретика.

— Правда, что принял? — со свистом выдохнула она.

— Нет, не принял, — нехотя ответил я.

— Не принял, так примет, — сурово процедила матушка. Она смотрела не мигая на дорогу, на круговерть снежинок в ярком свете фар. Лицо ее было строго и торжественно. Она прозревала ближайшее будущее, полное скорбей и лишений, в котором ей уготовано место для подвига и где таким маловерам, как я, нечего делать. Я пытался вспомнить, кого она мне напоминала и никак не мог. Было неловко оттого, что попал в компанию единомышленников, в которой решительно не знал, как себя вести. Я чувствовал, что и Катя, и Алексей не довольны мной. Я был соглядатаем, который мешал им и которого нужно было бояться.

Мои попутчики не просто молчали. Это было молчание против меня. Они молчали, ожидая моих разъяснений. В этот момент матушка слегка повернула лицо в сторону Алексея, и я вдруг понял, кого она мне напомнила. Это было лицо боярыни Морозовой с полотна Сурикова. Да, она пойдет на смерть за то, что кажется ей истиной. И за собой поведет...

“Господи, дай мне нужные слова и сделай так, чтобы меня услышали”.

— Матушки, вы меня простите, — начал я неуверенно. — Я не смею подрывать авторитет вашего духовника. Он вас благословил на борьбу с ИНН. Мой духовник благословил меня и всех своих чад быть послушными Патриарху, который сказал, что в принятии ИНН нет греха. Если вас это смущает, - не принимайте. Но не надо записывать в слуги антихристовы тех, кто принял. Нам дают налоговый номер и не только не просят отречься от Христа, но еще и по телевидению объясняют, что к антихристу это не имеет никакого отношения. Настоящий антихрист будет вести себя совершенно иначе. Он потребует отречения от Христа и поклонения себе как Богу. И будет действовать не втихаря, а воочию и громогласно. Приход его будет сопровождаться ложными чудесами и знамениями. Сейчас ничего этого нет. Значит, и бояться нечего. И печать ставить будет сам антихрист, а не районный налоговый инспектор. Не сбылись еще пророчества и храм Соломонов не восстановлен, где антихрист воссядет “во славе” и потребует поклонения... Все это произойдет. И, возможно, очень скоро, по пока это еще не то. Меня не прерывали. Старушки, видимо, не ожидали от меня такого длинного монолога.

— Как не то? — матушка повернула голову и посмотрела на меня как на неразумного. — Чего еще ждать? Храм в одну ночь соберут. Мировое правительство действует. Оно и приказало всех номерами, а не христианскими именами называть. А если мы примем номера, а в них число зверя, он и выйдет из своих потайных комнат, в которых пока еще прячется. А если не примем, то у него не будет еще сил. Ему наша помощь нужна. Наше согласие на послушание ему. А мы не хотим ему помогать. А примем номера — значит, поклонимся. Значит — продадим ему душу. Значит, гореть нам в огне вечном.

Соседка моя со стоном высвободила руку, перекрестилась и запричитала:

— Не дай Господи! Спаси и сохрани! Укрепи и не дай смущаться от всяких разговоров. Только расслабляют. Она покосилась в мою сторону.