1] от государственных крестьян Рязанской губернии, Раненбургского уезда, села Зенкина, или Раковых Ряс,- Мефодия Абрамова и Феодосии Павловой Фокиных.

Родители его были люди зажиточные. Кроме Илариона у них и еще много было детей, между которыми отрок Иларион отличался преимущественно наследованной им от природы кротостью и тихостью нрава. Робкий и молчаливый, он чуждался не только своих сверстников, подобных ему посторонних мальчиков, но и единокровных. Детских забав вообще удалялся. Впрочем, как юный отрок, по потребности своего возраста не совсем чуждался их, что можно видеть из следующего за сим рассказа, сохранившегося в памяти его домашних и соседей. Рассказ этот вместе с тем даст понятие и о том, как Иларион с юных лет любил правдивость и в себе, и в других, какой обладал живой верой в Бога - Защитника обидимых и какую притом имел благодать у Него, готового всегда исполнять прошения правых сердцем. Вот сам рассказ.

Однажды на Святой неделе[

2] отрок Иларион играл с соседским мальчиком в яйца[

3]. Мальчик, не выиграв, выхватил из его рук и присвоил яйцо. Как ребенок, огорченный дерзким поступком своего товарища, Иларион заплакал. Впрочем, по кротости своего нрава он не стал, как свойственно вообще детям, мстить обидчику своему бранью и тем паче биением, а только сказал ему: «Бог не потерпит твоей неправды - я буду просить Его, чтобы Он тебя наказал». Лишь только этот маленький вздорник прибежал домой, как тотчас упал с криком: «Умираю, умираю!». Испуганная мать спрашивает: «Что болит? Где больно?». Мальчик вместо ответа поспешно подает ей яйцо и просит скорее отнести Илариону. «Это,- говорит,- я у него отнял, а он мне сказал: "Бог не потерпит твоей неправды". И обещался просить Бога, чтобы наказал меня».

Неудачи и в людях взрослых иногда поселяют неохоту к делам и занятиям, какого бы ни было рода. Тем естественнее можно полагать, что подобные описанному неприятные случаи могли поселять холодность и даже отвращение к разного рода играм и забавам в благонравном отроке Иларионе, который и без того не имел к ним большой склонности. Так всепремудрый Промысл Божий малыми детскими скорбями начинал отклонять от суетных мирских удовольствий сердце юного отрока, чистая душа которого уготовлялась быть избранным сосудом благодати Святаго Духа.

Вместе с тем не преминул Всеблагий Господь воззвать юного раба Своего через особенное благодатное воздействие на его сердце и к жизни высокой духовной. Таким образом, ревность к спасительным подвигам и духовному преуспеянию открылась в Иларионе с раннего детства. «Когда я был еще семи лет,- говорил отец Иларион своему келейнику Спиридону[

4],- по обыкновению, заблаговестили однажды в приходской церкви к утрени. От звука колокола я сонный упал с лавки на пол и, пробужденный падением, испугался. Но когда опомнился и узнал, что то был благовест церковный, я поспешно собрался и пошел к Божией службе, во время которой и после оной почувствовал в душе моей невыразимое желание угождать Господу».

Из сего откровенного признания старца Илариона можно видеть, что хотя он имел добрые душевные качества от природы, но в самых первых годах детства в нем еще не было такого сильного влечения к богоугождению, какое он ощутил в себе с семилетнего возраста, быв возбужден к сему особенным действием благодати Божией. Понятно поэтому, что он, как отрок, мог в свое время увлекаться, хотя и невинными, детскими забавами; но когда сердце его уязвилось любовью ко Господу, с того времени забавы и приятные развлечения детства уже не могли увлекать его.

В том же селе Зенкине, где жили родители Илариона с семейством, проживал отдельно, в собственном доме, дед Илариона по матери, Павел Игнатьевич Катасанов, простой неграмотный крестьянин. Несмотря на это, он был старец мудрый и опытный в жизни духовной, проводивший дни жизни своей в посте, молитве и великом воздержании. Единодушие обыкновенно связывает людей тесными узами взаимной любви; и потому кроткий и богобоязненный отрок Иларион привязался всем любящим сердцем к своему доброму и богобоязненному дедушке, так что почти и не разлучался с ним. С любимым дедушкой он всегда охотно хаживал к церковным богослужениям, быть при которых предпочитал всем утехам и забавам, свойственным его возрасту. Из церкви часто уходил с дедушкой в его дом и гостил у него до следующей церковной службы. За то и дедушка любил своего благонравного внучка, и, как мудрый старец, любил не простой, а разумной любовью.

Но странное дело! Эта, как опыт показал, излишняя заботливость деда-старца о своем внуке как-то не имела полного успеха. Бывало (так рассказывают домашние Илариона), в зимнее время дедушка даст ему хорошенькие салазки и не то что отпустит, а просто прогонит его с ними на гору кататься. Благонравный отрок волей-неволей послушается деда - пойдет с салазками на гору, но ребята крестьянские - озорники, хорошо знавшие кротость и безответность Илариона, подбегут, возьмут у него салазки и катаются на них, кому сколько угодно. Иларион не только никогда этому не сопротивлялся, но даже чуть, бывало, подметит в ком желание покататься на его салазках, сам тотчас же с готовностью отдавал их. Когда же наступало время, назначенное дедушкой для возвращения домой, он спокойно брал свои салазки и уходил с горы, не успев ни разу на них прокатиться.