Пока Иларион жил у деда, он был в стороне от своих родителей: они его не касались, он их. Когда же по смерти деда юноша перешел к родителям, вступив таким образом в самые близкие отношения со всеми своими домашними, тогда и он должен бы был вовлечься в общую с ними колею житейских сует и попечений. Но, получив при содействии богомудрого старца духовное настроение жизни и вследствие этого безучастный теперь ко всему окружающему, Иларион среди шумной родной семьи казался отшельником. Родителям Илариона и прежде не нравилась такая его жизнь, а теперь, когда он уже приходил в возраст, тем более не могла нравиться: им бы хотелось, как людям зажиточным, видеть в сыне своем, по простонародному выражению, малого разбитного, а он смотрел самым смиренным монахом.

«Что делать?» - думали родители, со скорбью и сожалением смотревшие на своего сына. Чтобы привязать его к жизни домашней и иметь в нем со временем опору своей старости, они вздумали его женить, питая надежду, что «женится - переменится». Так думать заставлял их узкий взгляд на жизнь, основанный на хозяйственных расчетах, при деятельном, конечно, участии ненавистника всякого добра - диавола. Долго противился желанию родителей Иларион, но настойчивость их превозмогла его сопротивление. Поневоле он дал согласие на брак, с тем, однако же, условием, чтобы по совершении таинства брака ему дозволено было сходить в Киев - туда, где по указанию покойного деда он должен был в трудных обстоятельствах жизни искать для себя благодатной помощи. Родители, чтобы не затягивать долго дела вследствие Иларионовой неуступчивости, приняли это условие. Для сына зажиточного крестьянина, молодого, здорового, лицом красивого, несмотря на измождение плоти постом и подвигами, в своем же селе Зенкине нашлась невеста, и брак наконец был совершен. Однако и после сего, по мнению Иларионовых родителей, крупного факта желания их не имели успеха. Невольные брачные узы не могли расторгнуть того крепкого союза любви, которым всецело связан был со Христом целомудренный юноша. По совершении священной церемонии в храме, перед началом пиршества, в минуты обычного переодевания, новобрачный девственник, улучив удобное время, тайно от родителей и жены скрылся из дому и в силу вышесказанного условия ушел в Киев.

Побывав в Киеве и излив свою сердечную скорбь в пламенной молитве пред мощами угодников Божиих, он хотя и возвратился к родителям, но искусно притворился больным, сказав, что на возвратном пути из Киева с ним сделался паралич, что вследствие этого правая рука у него отнялась и он ей не может владеть. Родителей Иларионовых постигла таким образом единовременно сугубая скорбь: сын их, объяснив им внезапно постигшую его болезнь, оказывался вследствие этого неспособным ни к брачной жизни, ни к домашним работам. Впрочем, будучи исполнен страха Божия, он не хотел оставаться в доме родителей своих праздным и своим бездельем увеличивать и без того великую их скорбь, паче же всего - прогневлять Господа; и потому, когда видел, что мать его молола рожь на ручных жерновах, всегда выпрашивал у нее эту работу и молол одной рукой; когда же оставался один, работал обеими.

Более четырех лет прошло с тех пор, как Иларион лишился своего деда и перешел под кров родителей. Много скорбей в течение этого времени испытал он: особенные неприязненные отношения к нему всех домашних, постоянная докучливость родителей, завершившаяся насильственным браком, и теперь - скорбное положение родителей и молодой жены, вовсе не понимавших его высокой духовной жизни. Ежеминутно он должен был притворяться человеком болезненным, дабы соблюсти девственную чистоту и непорочность,- все это не могло не отзываться болезненным чувством в его сердце. Но Господь, посылавший сильному духом Илариону сильные испытания, растворял оные вместе и духовными утешениями.

Неподалеку от Зенкина, того же Раненбургского уезда, в селе Головинщина, жил в то время добрый и благочестивый священник отец Трофим. У сего-то доброго священника, всей душой любившего Илариона, во всякое время мог он находить радушный приют. Благодаря своей спасительно-притворной болезненности, Иларион, как видно, пользовался некоторой свободой среди своих домашних и потому имел возможность часто посещать любимого отца Трофима и гостить у него по нескольку времени. Среди таких посещений, продолжавшихся два года, отец Трофим учил Илариона грамоте, которая, кроме общего для простых людей значения - в смысле читать и писать, служила для него в то же время одним из спасительных средств к удовлетворению его сердечных стремлений. Затверживая уроки из священных книг, он вместе внутренне молился и славословил Господа.

В одно и то же время с Иларионом у отца Трофима обучался грамоте еще один благонравный юноша, сирота, сын причетника Головинщинской церкви Петр Алексеевский, с которым Иларион впоследствии жил в великой духовной дружбе. В свободные от учебных занятий часы эти благочестивые люди беседовали о предметах духовных.

Дивны и неисповедимы судьбы Промысла Божия! Тесная для души Илариона жизнь в родительском доме привела его в село Головинщина, к доброму отцу Трофиму, где он и учился, и молился, и в то же время нашел сочувствовавших ему людей, с которыми часто проводил время в благочестивых разговорах. Так, по слову Апостола,

любящим Бога вся поспешествуют во благое (Рим. 8, 28). Сама, наконец, невольная женитьба Илариона только ускорила час, когда юный подвижник, всецело преданный Господу, расторг узы, доселе связывавшие его с миром, и твердой стопой пошел по пути, указанному ему Промыслом Божиим. Возлюбивши от юности чистоту и целомудрие, он всячески старался склонить и жену свою к жизни девственной: но, видя ее в этом непреклонность, он наконец, на двадцатом году своей жизни, втайне оставил навсегда дом родительский, а с ним и все, что должно быть дорого для миролюбивого[

7] сердца,

вменяя вся уметы быти, да Единого сладчайшего